Получается, что в середине XIII века на обширной территории Евразии встретились две с одной стороны самостоятельные, а с другой – тесно взаимодействующие социальные структуры. И тогда к ВСК мы относим собственно монгольскую империю с провинциями, которые находились под прямым управлением ханов. А к НСК – те территории, которые вошли в состав империи, но находились под управлением местной элиты и под контролем монгольских агентов, ставшими как бы арендаторам суверенных прав. При этом социальные камеры имели как схожие характеристики, так и черты, которые их различали. Однако единственной характеристикой, которая делала их антагонистами, была
Здесь очевидно, что для каждой социальной камеры фундаментальный социальный факт (F) будет иметь разное значение, за счет разности права на социальную жизнь (Rs). Если показатель (F) для ВСК будет, допустим, в два раза больше, то тогда формула предстанет в следующем виде: F(2Rs+Lb) ВСК > F(Rs+Lb) НСК. Другими словами, две социальные системы слились в некий единый социальный организм с неравными правами, нанизанными, как кружки на детской пирамиде, на одну ось – кружки разные, но на общей оси сохраняют высокую устойчивость. Умножив одно на другое, мы получим некоторое выражение, отражающее их взаимодействие: F(2Rs+Lb) ВСК * F(Rs+Lb) НСК= 2F(В+НСК).
Эта чисто теоретическая и достаточно абстрактная схема на самом деле нашла свое вполне практическое выражение в истории – Петр I, переодев Верхнюю социальную камеру в европейское платье, во плоти представил двухкамерную социальную систему всему миру, потому что европейская культура стала привилегий только для ВСК, признаком ее прав и благородства. А нижняя социальная камера осталась в традиционном платье и в традиционной культуре, осталась в прошлом, отдав свои права на сжигание благородному сословию, но в интересах двухкамерной системы в целом, что и нашло свое выражение в произведении 2F(В+НСК).
Согласно римскому праву, «оседание» на земле являлось и ее завладением, обращением в собственность. В случае военного захвата территории завладение приобретало коллективный характер, потому и земля, находившаяся в коллективном обладании, получала название «общего поля» – ager publicus.[676]
Но поскольку монголы не осели на славянских землях, их право собственности могло оспариваться, а значит, его существование обеспечивалось только устойчивостью вертикали подчинения, которая, как представляется, гарантировалась не просто военной силой, но крайней жестокостью в ее применении. Естественно, что монголы не были знакомы с римским правом и исходили из собственных обычаев, в соответствии с которыми «все нации являлись их подданными».[677] Поэтому право верховной собственности автоматически (силой оружия) и в историческом плане одномоментно было перенесено на завоеванные территории.На наш взгляд, это колоссальное по силе социальное воздействие, которое можно сравнить с ударом молота по разогретому металлу, привело к деформации еще не сформировавшейся социальной структуры древнеславянского мира. Однако деформация не стала причиной слияния двух социальных систем в единое целое, точно так, как разогретый металл не становится частью молота при ударе. С этого момента славянский мир начал развиваться в условиях повышенного социального давления, источником которого являлась ВСК с ее жесткой моделью кочевого общества, еще не знавшего института частной собственности.
Как показывает история, с самого начала ВСК была организована в высокомобилизованную иерархическую структуру, связанную военной круговой порукой. В ее основе лежала верность (лояльность) вышестоящему начальнику и в итоге монгольскому хану, которого на Руси, по утверждению В. О. Ключевского, наряду с Византийским императором называли царем.[678]
Позднее, по мере фрагментации монгольской империи и появления независимых ханств, право верховной собственности переходило горизонтально внутри ВСК от одного хана к другому, но никогда вниз, по вертикали подчинения, в направлении НСК. Характерно в этом смысле поведение князя Дмитрия Ивановича незадолго до Куликовской битвы, который «многы дары и велики посулы подавал Мамаю и царицам и княземъ, чтобы княжениа не отъняли».[679]
Происходило это в тот момент, когда Орда переживала период «максимального ослабления центральной власти» – двадцать лет междоусобицы или «великой замятни».[680] Как писал А. Н. Насонов, «ни борьба партий в Орде, ни быстрая смена ханов не могли заметно поколебать прочно установившиеся отношения зависимости»[681] Руси от ханской власти.