Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России

А мы добавим: точно так же, как это было в конце XIX – начале ХХ века. Точно так же, как это было и при советской власти – списывать долги убыточных предприятий тогда тоже было нормой. Империи нет, советской власти нет, кругом высокие технологии и так называемое постиндустриальное общество, а хозяйственная практика России остается прежней (усиление патернализма особенно бросается в глаза в условиях действия западных санкций).

Похоже, время не властно над ней и над ее социальной природой, и тогда капитализация прибыли и национализация убытков – это специфический признак социально-экономического уклада нашей экономики. Здесь очевидно прослеживается связь прошлого с настоящим. Об исторической преемственности экономической системы России написано немало научных работ. Наиболее интересной из них, на наш взгляд, стала монография В. А. Мау «Реформы и догмы. 1914–1929», изданная еще в 1993 году довольно крупным тиражом. Но ни она, ни исследования других авторов по этой тематике (например, Е. Г. Гимпельсон, А. Г. Трукан, В. А. Шишкин) не дают ответа на вопрос «Почему?». А это значит, что у каждого автора, у каждого исследователя есть свой особый взгляд на дальнейшие пути экономического развития России, и они понимают их по-разному. Но без ответа на вопрос «Почему?» мы не можем познать причину происходящих в стране исторически устойчивых экономических процессов, а любое прогнозирование или планирование в этой области вряд ли можно назвать научно корректным.

Тогда, может быть, исторические источники помогут нам в познании сегодняшнего дня? На наших историков и экономистов надежды уже нет. Правда, современники пореформенной России XIX века не дают нам ответы на все вопросы, но, в отличие от нас, они все-таки видели причины, ведь причины как бы прорастали у них на глазах.

Видели, но не понимали. Как говорил поэт, «лицом к лицу лица не увидать»! Это все равно как видеть небосвод – то же небо, те же звезды, что и двести, и триста лет назад. Сегодня мы, в отличие от наших предков, не только его видим, но и знаем, что он собой представляет, и что за ним скрывается. Поэтому давайте посмотрим, а что все-таки видели наши предки, и попробуем понять простые, в общем-то, социальные вещи, попробуем познать их, проникнуть в их суть, если будем до конца любопытны и честны.

«Прибыли от доходных линий идут в карманы частных лиц, дефицит от эксплуатации остальных дорог ложится на государственную казну»[323] (т. е. капитализация прибыли и национализация убытков), – это парадоксальное известие сообщает нам из XIX века известный экономист и один из первых переводчиков «Капитала» К. Маркса Н. Ф. Даниельсон. Фактически он подтверждает то, что видим и мы.

Но он же в 1880 году, исследовав сельскохозяйственное производство, рост железных дорог и банковской системы, пришел к интересному для нас, но не замеченному никем из исследователей выводу – в отличие от западно-европейской практики, развитие нашего хозяйства «не было вызвано массовым ростом производства» (выделено В. М.). Мы «обратили наши силы на развитие результатов производства»,[324] т. е. на банки и железные дороги, те самые, которые А. И. Уткин поставил в скобки, рассматривая степень капитализации российских промышленных и торговых компаний. Сделал он это не случайно: степень их капитализации значительно отличалась от характерной в целом для экономики страны. Ну и что, спросите вы, какая разница, куда вкладывать деньги?

А разница есть, и она огромная! Именно в ней кроется причина нашей национальной особенности, то, что отличает «нас» от «них», ответ на «Почему?», который никто не видит.

Известно, что хитрые англичане еще в XVII веке начали переходить от ручного производства к машинному, положив тем самым начало промышленной революции. При этом сопровождалась она бурным ростом производительности труда в сельском хозяйстве и исходом из него лишних рабочих рук. К середине XIX века главной производящей отраслью и главным финансовым источником у них стало промышленное производство, поглощавшее избыток трудового населения, о котором говорил А. Плансон.

У нас к этому же времени главной производящей отраслью и главным финансовым источником оставалось низкопроизводительное, средневековое сельское хозяйство с господством ручного труда. Охватывало оно практически всю экономику, почти все «народное хозяйство».

Изначально, после реформы 1861 года, предполагалось модернизировать его с помощью земства, но дальше благих пожеланий дело фактически не пошло. Кредиты разворовывались, крестьяне ломали американские косилки и сеялки, которые лишали их последнего заработка, а образцовые хозяйства, созданные на земские деньги, нередко приходили в упадок.