Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России

Но продавать землю можно было сельским обществам (общинам) при двух третях проголосовавших за это членов общества. Однако «если стоимость отчуждаемого участка превышает 500 рублей, – гласило «Положение о сельском состоянии», – то для продажи его требуется, сверх того, разрешение Министра Внутренних Дел, по соглашению с Министром Финансов».[337] Таким образом, если свободный оборот крестьянской земли ограничивала община, то свободный оборот общинной земли ограничивало уже государство. Вот такой капитализм по-русски!

В итоге можно сказать, что, в то время как высшее сословие пользовалось почти максимальной свободой, крестьяне были существенно ограничены в правах, что при классическом капитализме просто невозможно. При этом крестьяне составляли абсолютное большинство населения. По меткому выражению американского исследователя Я. Коцениса, это был рынок без капиталистов.[338] Но рынок без капиталистов был всегда – при Владимире Мономахе, при монголах, при царях и императорах и даже при советской власти. И снова получается, что в ХХ веке капитализм в России если и был, то исключительно сословный. А если капитализм был сословным, то и развивался он по своим законам, отличным от европейских. Об этих законах у нас никто ничего не знает.

Да и не у нас, на Западе, не идут обычно дальше «вотчинного» (Р. Пайпс) или «тоталитарного» (Х. Арендт, З. Бжезинский) государства, теории о которых не имеют никакого отношения к науке. Это все равно как наблюдать за солнцем, рассказывая, как оно всходит и заходит, и как оно движется по небосводу. Однако до начала ХХ века, когда Э. Резерфорд выдвинул гипотезу радиоактивного распада, никто не знал, почему оно светит. Так и западные теории: ни одна из них не отвечает на вопрос – почему? Все они представляют собой лишь подробно прописанные «кентавр-идеи», которыми сегодня так увлекаются наши либералы, видимо, с рождения лишенные способности мыслить самостоятельно (эти лишние люди, говорил об интеллигенции в 1918 году профессор А. С. Котляревский, «вообще не знают, зачем они существуют на белом свете, …эти люди целиком погружены в собственную личность»[339]). Все эти теории только описывают то или иное социальное явление, не проникая в его суть, в его природу. А на этих кентавр-идеях, на этой химере, между прочим, строится вся система исторического, социологического и правового образования современной России, что никак не добавляет согласия в наши воспаленные сердца.

Поэтому, чтобы хоть немного приблизиться к согласию и заложить первый камень в фундамент исследования сословного капитализма, сформулируем понятие, совершенно новое для социологии и совершенно немыслимое для «economics»: сословным капитализмом называются свободные рыночные отношения, которые развиваются внутри небольшой социальной группы, защищенной в своей предпринимательской деятельности сословными привилегиями, обеспечивающими ее минимальной степенью риска. Признаком сословного капитализма является хозяйственный принцип – капитализация прибыли и национализация убытков.

Если согласиться с нашими аргументами, то можно сказать, что это особый вид капитализма, нехарактерный для Европы или США, так как в своем развитии охватывает ограниченную группу свободных (или «полусвободных») людей. Эмиль Дюркгейм говорил, что «вид есть норма по преимуществу и вследствие этого не может содержать в себе ничего ненормального». То есть сословный капитализм как особый вид классического европейского капитализма все-таки и несмотря ни на что представляет собой норму, нормальное социальное явление, нормальный социальный факт.

Э. Дюркгейм объясняет это так: «свойства, совокупность которых образует нормальный тип, смогли сделаться общими для данного вида не без причины. Эта общность сама по себе является фактом, нуждающимся в объяснении и обнаружении причины. Но она была бы необъяснима, если бы самые распространенные формы организации не были также, по крайней мере в целом, и самыми полезными. Как могли бы они сохраниться при столь большом разнообразии обстоятельств, если бы они не позволяли индивидам лучше сопротивляться разрушительным воздействиям? Наоборот, если другие формы более редки, то очевидно, что в среднем числе случаев представляющие их субъекты выживают с большим трудом. Наибольшая распространенность первых служит, стало быть, доказательством их превосходства».[340]