Война за веру

В итоге оказался прав. Не обязательно самому любить некие действия, чтоб видеть их полезность. Большое спасибо за урок, братик. Хоть не смеялись над ее усилиями и втолковывать не пришлось. С этим вообще было плохо. Мепашкана и раббаит говорили на иберийском диалекте. Помощником второй была ксенодарх — гостеприимец, на ней лежала забота о больных, об их лечении и питании. Поскольку те частенько бывали издалека, она понимала несколько языков. Остальные в самом лучшем случае могли пару фраз знать. Объясняться очень сложно.

Жили девушки по несколько человек в одной комнате, и приходилось срочно учить слова, а то все время кажется, о тебе говорят. На деле это происходило не особо часто. Выматывались все от хозяйственных работ и учебы так, что вечером практически сразу засыпали. Ее скорее жалели. Все прекрасно помнили, как им трудно первоначально было, а тут еще и без нормального языка. Две из трех в ее комнате старались помочь.

Третьей оказалась та самая Пятнадцатая, которая пропадала постоянно в больнице и занимала в их спальне место старшей. Потому тоже воспитывала регулярно. В основном вбивала в голову поучения из Устава. Одним из них, что неудивительно, было: живущие вместе послушницы имеют общую жизнь, как их учение. Проще говоря, ты обязана помогать другим, как и они тебе, в учебе и работе. В случае конфликта имеешь право попросить перевести в другую комнату, но тут уж решение зависит не от жалобщицы, а от итога расследования. Ложно обвиняющий получает наказание, соответствующее проступку, в котором обвинял.

Сложность в том, что правил масса, и хотя большинство из них разумны, но записаны на лингва, и она далеко не все пока помнит. Зато основное усвоила — своим помогаем, не сдаем и не бьем. Тем более у них не крадем. Этого добивалось изначально начальство, собирая девушек из разных родов, кланов, даже возраста и срока обучения в одной комнате, параллельно создавая конкуренцию с соседками. Может, иные были соображения изначально, однако растили своего рода кланы внутри племени жриц из разных, ничем не связанных групп. Новеньким удобно. Их не обидят зря и всячески опекают. Придет время, и они точно так же возьмут наставничество над очередной растерянной ученицей, пришедшей извне.

«Мы будим и поощряем нашу мысль, заботясь о тех, кто способен и домогается истинной цели нашего призвания подобно тому, который нас облагодетельствовал, Всевышний!» — звучало регулярно по утрам перед стандартной медитацией.

Испытание должно быть тяжелым, осознала Мария к концу первых суток. Днем стояла все усиливающаяся жара. Горячий ветер дул из пустыни, принося заодно песок, скрипящий на зубах. Воды ей дали одну флягу. Достаточно объемную, но требовалось растянуть на четыре дня голодовки. Ночью было всерьез холодно, а кроме платья послушницы ничего не имелось. Одеяла и то не дали. Не из вредности. Какое ж испытание в комфорте. Умом все это понимала, но под утро впала в тяжелую дрему, а на третий день и вовсе стало плохо. Пустой живот терпеть можно, но пить хотелось неимоверно. Казалось, язык распух и весь рот занимает. Она сосала маленький камешек, но уже и слюны почти не было.

Сон был тяжел и беспокоен, и очнулась, услышав:

— Уходи, человек. Ты зря сидишь.

С ней уже такое было, когда срывались слова пророчества с губ. Голос раздается прямо в голове. Но на этот раз она не служит губами.

— Я не уйду, — сказала упрямо. — День и ночь иные проводят в молитвах, размышлениях, не видя иного. Лечить? Для этого не требуется искать смысл жизни. Я должна знать, зачем живу и не зря ли теряю время в ските.

— Тогда читай! — провозгласил он.

— Но я не умею! — Светлая почти взмолилась, обращаясь ко мне.

— Это лингва, — осторожно говорю. — Слово «читай» имеет достаточно неоднозначный смысл. Не только текст, но и наизусть, провозглашай, произноси и даже проповедуй. Разве ты не спросила?

Она помотала головой отрицательно. Правило номер тринадцать гласило: «Если увидят, что сестры, прежде чем они обучились, высказываются в школе относительно внутренних ее дел (секретных) и производят смятение, они должны быть удалены из собрания и из города».

Проще говоря, она даже в своей комнате не имела права обсудить откровение. Но с кем-то должна была. И другого близкого и готового помочь нет. Если не поделится — сойдет с ума или взорвется от мыслей.

— Они выслушали и не стали объяснять ничего. Кто еще ответит на это недоумение?

— Это все? — осторожно спрашиваю.