Война за веру

– Вот этой рукой, – показывает лапу величиной с тарелку, в которой зажат боевой молот с жутким острием, покрытым волосами и мозгами.

– Ты сделал хорошее дело, но займись прямыми обязанностями. К вечеру доложишь о потерях. И людей накорми!

– Да, мой император, – говорит послушно, и я знаю – сделает. Из него выйдет хороший командир, если перестанет лично лезть в драку.

– Пленные есть?

– Наемники. А полулюдей очень мало, – пожимает плечами Николай. – Они не сдавались. Разве раненые.

– Тяжелых – добить. Если кто может выжить, не трогать. Передай всем. Может, пригодятся на обмен или еще для чего.

– Будет исполнено!

Если кто-то думает, что победа дает много радости при поездке по усыпанному телами полю, он давно не нюхал этих замечательных запахов. Кровь, пот, сгоревший порох и дерьмо. Когда человека убивают, он очень часто непроизвольно гадит. Гораздо приятнее не любоваться, а бодро скакать мимо очередного трупа, у которого отсутствует половина верхней части черепа. Война совсем некрасива, и в ней отсутствует романтика. Только грязь.

Уже на виду вставшего квадратом вражеского обоза с десяток кочевников развлекаются, отпуская очередного пленного. Позволяют отбежать на приличное расстояние, и один из группы скачет, догоняя. Беглец в ужасе поднимает руки и валится, когда сабля опускается ему на голову.

– Беги, – говорят очередному.

– Я не наемник, – кричит тот, поднимая вверх нечто вроде мандолины. – Менестрель! Песни пою, не сражаюсь.

– Беги, – произносит всадник, направляя на него угрожающе лук с наложенной стрелой.

– Стоять! – кричу.

Они дружно обернулись, и стрела отправилась в колчан, а на лицах глубокое радушие. Не обязательно знать меня лично, достаточно увидеть три сотни человек за моей спиной, чтоб почувствовать глубокое почтение. И все ж знамя это нынче знакомо всем. И врагам, и друзьям. Оно такое единственное и неповторимое. Синий и Малха тоже обзавелись личными стягами, но обычно вручаю с большой помпой отрядам свыше пятисот. И хотя лозунг «За Пророчицу и веру» неизменен, изображения могут быть самыми разными. У легиона рабов руки, разрывающие цепи, например. А застрельщики осу имеют. Кусачие, подразумевается. Я им в качестве награды за сегодняшнее на флаг еще и девиз «Мы делаем невозможное» подарю. Люди должны гордиться достижениями своих соратников и стремиться прославиться.

– Это наши рабы, – говорит лучник с вызовом, – взятые в бою.

– Ты уже делишь трофеи? – спрашиваю вкрадчиво.

Пожилой всадник вроде случайно толкает коня, и тот натыкается на лошадь товарища, заставляя его обернуться.

– Слегка погорячился, – говорит старший, широко улыбаясь.

Похоже, он сообразил, чем может закончиться, и предлагает выход.

– Этих, – показываю на двух покойников на виду, – тоже в тяжелой схватке убили или они ваша доля?

– Так, – говорит пожилой уже без улыбки, – мы свое взяли.

– Вот и прекрасно. Больше вам ничего не положено. Менестрелю коня! Этих пленных тоже с собой взять.

Кочевники смотрят зло, но возмущаться не рискуют. Стоит им открыть рот, и всех кончат прямо здесь. И никто не возразит, включая соплеменников. Они нарушили приказ и подлежат казни.

– Чтоб лучше помнили, за кого воюете, – говорю, кидая извлеченные из кармана золотые монеты пожилому, а потом молодому.

Он хватает в воздухе, смотрит и кланяется прямо в седле. Конечно, при разделе получили бы больше, но таких пока немного. Золотой, изготовленный на нашем монетном дворе. На одной стороне орел, символизирующий Северную Африку, и «За Пророчицу и веру». На другой надпись «Первый год» под портретом Марии. Если правильно, то уже четвертый с начала Священной войны. Поэтому таких выпустят немного. А в остальном создавать отдельную систему нет смысла. И без того все страшно запутано. По Северной Африке ходят старые румские монеты, новые, которые на самом деле изготовляются зверомордыми по одному образцу. Но есть еще сирийско-египетская система, берущая начало от греческой (драхмы, оболы, халки), и восточная с теми же названиями, но иным видом и массой. Причем это основные, а попадаются еще монеты из Индии, Сина и вовсе неведомых краев. Вес, проба и соотношение серебра с бронзой в наших новых деньгах соответствуют привычным румским.

Фактически я позволил не чувствовать себя обиженными, дав нечто из своего кармана, а не общих трофеев. Это жест им понятный и красивый. Слово соблюдено, но не забираю пленников просто так.

– Что ты делаешь на этой земле, менестрель Ганикс? – спрашиваю, дождавшись, пока он сядет в седло.

Он постарел и уже не кудряв, как некогда. Залысины, морщины. И все ж жизнь не была к нему жестокой. Одежда из дорогих тканей, да и сам достаточно упитан.

– Всегда хотел повидать дальние края, а когда пошел слух о новой вере, не мог удержаться. Прекрасная девушка несет откровение. За ней идут суровые воины, готовые по одному знаку броситься в одиночку на вражеские полчища. Это тянет на замечательную балладу, а то и не одну.

Тут до него дошло, и гладкая речь оборвалась.

– Я пел для вас, господин? – спросил нерешительно, всматриваясь.