Война затишья не любит

– Это царапина, сынок… Прошу, не говори, что здесь была кровь. – Старый воин скорчил подобие улыбки, указывая на мешки с рисом.

Водитель не растерялся: движок «фолькса» урчал, а сам воин-интернационалист занял удобную позицию за пустыми бочками, держа на мушке дверь дукана.

– Хайр, падай сзади, – скомандовал Астманов и, когда тот улегся на грязную резину, водрузил на него парашютную сумку. – В старый Советский, Мишаня, не торопись, спокойно, улыбайся, автомат спрячь.

– Может, сразу в крепость? Дукандор видел, на чем мы подъехали, искать будут, – понизил голос водитель. – И афошки лучше спрятать. Торчат на виду.

– Какие афошки, Миша, что ты городишь?

– А в сумке, сверху, что? – обиженно воскликнул солдат.

Астманов повернулся и увидел две солидные пачки купюр по пятьсот афгани поверх пакетов с рисом.

– Вот я и говорю, дукандор машину нашу видел, – гнул свое водитель.

До Астманова внезапно дошло:

– Думаешь, что мы дукан ограбили? – Он нервно захохотал и перешел на дари: – Хайр, что это за деньги? Говори, или выкину прямо здесь, пусть бачи кандагарские с тобой разбираются.

– Мои деньги. Я не воровал… Не знаю, зачем они за мной погнались. Не выгоняй…

– Давай, в Советский, Мишка, я еще мясо не купил, – откинулся Астманов на сиденье, понимая, что сомнительной славы налетчика ему не миновать, и все разборки еще впереди. – Хайр, вылезай, прячь свои деньги. С нами, в Бала-Хиссар поедешь. И давай пятьсот афгани. Я тебе батник куплю, а то еще подумают, что «духа» везу.

Пять килограммов баранины (лопатку, грудинку, шею), килограмм думбы (мясник попытался всучить обрезки почечного жира вместо курдючного сала), помидоры, лук, зеленую редьку, кинзу, тархун, три «сабониса». Отдельно, для дам, знаменитый кабульский «Нерон» – гибрид коньяка и рома, убийственное пойло из кишмиша. Да, майку Хайру, притихшему в машине. В окровавленной рубахе через КПП – лишние проблемы. Вот, «Орел пустыни» – не без злорадства выбрал футболку Астманов, предчувствуя, что лейтенант ВС ДРА Хайр-Мамад еще втянет его в большие неприятности. Это у него на морде, скорбной от рождения, написано. И еще гроздь джелалабадских бананов. Это для десантуры на КПП, чтобы нос в машину не совали.

Большой плов состоялся по всем правилам – это когда всем хватает и еще остается на утро. Полезен и вкусен утренний плов для здорового организма, в котором русская водка сожгла избыточный жир. Нужно подогревать его на медленном огне, укрыв кольцами сырого репчатого лука. Последний обычно выбрасывают, но разведчики фыркнули, что это баловство, и съели на рассвете сладкий афганский лук, напитанный сытным духом курдючного жира и конопляного масла.

Присутствие Хайр-Мамада было воспринято разведчиками доброжелательно, поскольку он выдал массу полезных сведений о том, как в Афгане знакомятся, влюбляются и женятся, а также про истинные цены на рынках. Разумеется, Хайр не злоупотреблял спиртным, но все же Астманову пришлось тащить тщедушное тело в каземат, где гость был брошен на свободную койку и заставлен ширмой от ненужных глаз. Разговор о стычке в дукане, кандагарских боевиках и трехстах тысячах, в купюрах по пятьсот афгани, был отложен до утра.

Астманову, заснувшему на шести «кирпичиках» в изголовье, привиделся разъяренный сикх с кривым длинным ножом. Сикх гонялся за Наташкой из пекарни, русоволосой широкобедрой девицей, украсившей большой плов своим присутствием, и в конце концов чиркнул ее выше левого запястья. Известно, к чему снится кровь!

Погадай мне…

Наташка из сумбурного сна не исчезла и тогда, когда Астманов разлепил тяжелые веки. Королева пекарни устроилась за письменным столом, листала персидский словарь. Деликатно так сидела, боком, чтобы не смотреть на спящего. Нравы были светские…

Нехорошо начиналось утро: левое предплечье Наташки украшал белоснежный бинт. Алексей, по-возможности дружелюбно, спросил:

– У нас что-то случилось? Я проспал главное?

– Ничего… Погадай мне. Прошу, последний раз погадай. – Коровьи глаза Наташки налились слезами, сочная грудь поднялась в тяжелом вздохе. В руках, как из воздуха, возникла колода пластиковых карт.

– Ом, мани падме хум, – выдохнул Алексей, понимая, что расплата за ошибки молодости настигает грешника в слабости его. – Дай хоть лицо сполосну. – И видя, как просияло круглое милое личико, предупредил, показывая на ширму: – Тише. Там гость отдыхает. Сиди. И учти: сегодня – последний раз. И карты сожгу при тебе. Ладно? Глупость все это и мерзость перед лицом Господа.

В умывальнике, вонючем и ржавом контейнере «Морфлота», Астманов столкнулся с Иволиным и по озадаченному лицу юного Ильи Муромца понял, что следует «качать» немедленно:

– Андрон, у меня Наташка сидит… Бинтик на ней свежий. Просвети, далеко «заплыли»?

Разведчик сморщился, как язвенник осенним утром, и жалобно выдал: