Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник)

Число курсантов, живших в палатках за крепостной стеной, менялось каждую неделю. Одни прибывали в лагерь, другие возвращались в Афганистан вести «священную войну». Так что численный состав обучаемых «духов» колебался от пятидесяти до ста пятидесяти бородатых рыл. Хотя, если честно, по-настоящему бородатых среди них было не так уж много, всё больше лет по четырнадцать-пятнадцать. Как ни странно, но именно эти полуподростки были самыми дерзкими, злыми и религиозными. Другой большой группой среди курсантов были дезертиры из армии ДРА – эти парни, лет по двадцать – двадцать пять, считались совсем взрослыми мужчинами и действительно были «матёрыми бородачами». Все они перешли к «духам» с оружием в руках. Те, кто перебежал без оружия, автоматически становились пленными. Бородачи-дезертиры были не такими злыми, как пацанята, но отличались особой сексуальной озабоченностью – дрочили, где только могли, особо не стесняясь друг друга, тем более шурави. Ну и, наконец, третью чётко выделявшуюся среди курсантов группу составляли «старики» – то есть те, кому перевалило за тридцать. Выглядели они намного старше, что, в общем-то, неудивительно – и в начале XXI века в Афганистане редко кто доживает до пятидесяти лет. Эти тридцатилетние «старики» и вели себя по-стариковски, то есть воевать особо не хотели, а в «духи» пошли из-за вполне сносных и, главное, стабильных харчей. Если рядом не крутились особо рьяные «борцы за веру», которых «старики» побаивались, «деды» вполне могли и поболтать с пленными шурави – используя пальцы, мимику и мешая полтора десятка русских слов с различными наречиями дари или пушту. Как-то раз один такой «старикан» поинтересовался у Глинского, за сколько сатлов[230] маша[231] в России можно купить ишака. Борис растерялся и ответил, что в России нет ишаков. Афганец удивился, зачмокал и выдал тираду, общий смысл которой сводился к тому, что, мол, неужели Россия такая маленькая?! Настолько маленькая, что даже ишаки не нужны…

В общем, эти афганцы, отгородившиеся от всего мира горами и пустынями, чем-то напоминали Глинскому памятных по 1970-м годам отшельников-староверов Лыковых, которых геологи нашли в дремучих саянских лесах. Те не знали, что царя давно нет, но рассказы о полетах в космос их не впечатлили. А больше всего они удивились полиэтиленовым пакетам – вот это чудо!

Конечно, от социально-возрастного состава курсантов во многом зависела обстановка в лагере, а следовательно, и в расположенной на его территории крепости: лагерь Зангали, крепость Бадабер – эти два названия почти не разделялись, так уж устоялось. Однако для пленников все-таки самая большая угроза исходила не от курсантов, а от охранников. Охрана была штатной и очень хорошо мотивированной – они получали за службу не только еду и одежду, но и деньги. Половину охранников составляли местные пуштуны, вторую – афганцы-таджики, которых рекомендовал сам Раббани, считавший лагерь Зангали своей вотчиной. При этом, несмотря на то что сам Раббани был таджиком, командовал лагерем пуштун, майор пакистанской армии по имени Каратулла. Он в крепости почти не появлялся и к пленным не подходил, за исключением каких-то особых случаев. Последний раз таким случаем стала «особо церемониальная казнь» одного бабраковца. Это было месяцев за восемь до попадания в крепость Бориса, как сказал Наваз. Глинский спросил, за что казнили бедолагу, но бывший летчик, как ни морщил лоб, так и не смог вспомнить, за что: продолжительные уколы в первую очередь отбивали память. То есть, что сегодня произошло, ещё помнили, а что на прошлой неделе – уже не всегда. Некоторые забывали даже свои имена и вообще казались не от мира сего…

Ни пленные, ни даже сами моджахеды, конечно, не знали, для чего они так спешно укрепляют периметр лагеря и возводят столько казарменных корпусов. Пожалуй, только Глинский в силу специальной подготовки догадывался, что инфраструктура лагеря поддерживается и развивается в ожидании масштабных событий: прибытия сюда тысяч моджахедов неафганского происхождения. Последующие события показали, что ими стали в основном арабы. Именно из них создавали, по существу, «второй фронт» для борьбы с советскими «оккупантами». Этот «второй фронт» был абсолютно необходим, потому что одни только афганские «духи» вряд ли могли бы свергнуть кабульскую власть.

Об этом стало как-то не принято говорить, но на самом деле очень не малая часть афганцев вполне сочувственно относилась к кабульской власти, да и к советским – тоже. Другое дело, что воевать с соплеменниками эта относительно лояльная часть тоже особо не хотела. Межнациональные и, тем более, межплеменные отношения в Афганистане всегда были сложными, а по мере ожесточения военных действий стали ещё сложнее. Но её, эту кабульскую власть, всё-таки поддерживали. Да-да. Не стоит тупо повторять постперестроечные утверждения, что, мол, власть Бабрака и Наджибуллы держалась исключительно на советских штыках и что «весь афганский народ восстал против оккупантов и их марионеток». Всё было совсем не просто.