Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник)

А маленький гарнизон сражался, огрызался огнём в ответ… старший капитан Аман даже умудрился поджечь из гранатомета один бронетранспортёр, когда эта тупорылая «бронетаблетка» разворачивалась метрах в ста от крепостной стены. Остальные М-113 попятились… Но орудия продолжали бить. Видимо, пакистанцы рассчитывали сделать несколько проломов для последующего штурма со всех сторон…

Старший капитан Аман погиб первым. Он перебегал с гранатометом по стене, когда его снял снайпер – точно в голову…

Потом прямым попаданием накрыло сразу четверых: Валеру Сироткина, Мустафу Каримова, Васю Пилипенко и Сайдуллу. Благородный араб Рашид Аль-Кундузи выпустил несколько гранат, но, когда кинулся к стоящему уже в проломе полузасыпанному ящику, получил пулю в горло…

Костю Захарова отрезало от остальных образовавшимся от взрыва снаряда проёмом в стене, но он отстреливался ещё долго, орудуя автоматом, как снайперской винтовкой. Он очень хорошо стрелял, этот парень из-под Волгограда, и успел снять «духов» семь до того, как его накрыло взрывом.

Как погибли Сергей Василенко, Валя Каххаров и Володя Пермяков – Глинский не видел. Понял, что их нет, когда перестал слышать их автоматы…

Долго и успешно противостоять артиллерии можно только в кино, но, когда стало всходить солнце, крепость ещё отвечала автоматным и гранатомётным огнем, правда уже очень редким…

…Их осталось трое: капитан Борис Глинский, подполковник Абдул Хак и рядовой Олег Шилов. Олег, кстати, держался просто молодцом. Он прицеливался с правого плеча, а спусковую скобу нажимал пальцем левой руки… Ему везло – он даже не был ранен…

Абдул Хак погиб, когда солнце уже целиком вышло из-за линии горизонта. Он поймал пулемётную очередь – в грудь и живот. Перед тем как уйти, он, пуская кровавые пузыри, пытался ещё что-то то ли промычать, то ли пропеть… Глинскому показалось, что это был «Интернационал», но он мог и ошибиться…

Черёд Бориса пришёл, когда на крепость пошли больше двух сотен пакистанских пехотинцев – а там сзади, перед аэродромом, их собрали около тысячи… Глинский не мог знать, что приказ о немедленном подавлении восстания отдал лично пакистанский президент Зия-уль-Хак…

Борис получил сразу четыре пули, а потом его ещё сбросило со стены взрывом гранаты. Сознание он не потерял, но встать не смог. Пытался нашарить автомат, но уже не чувствовал рук.

«Неужели – всё?»

Олег перехватил его взгляд и спрыгнул во двор крепости, туда, где догорал когда-то очень красивый джип майора Каратуллы.

Они ни о чём таком не договаривались, но Олег действовал быстро и уверенно, словно выполняя заранее принятый план. Он вскинул гранатомет на плечо и выстрелил в открытую дверь склада с боеприпасами…

Взрыва Борис не услышал, только вдруг ушла куда-то боль, и ему показалось, что он взлетает высоко в небо…

Когда-то в «Хилтоне» «тарелочка» нагадала, что у Глинского вообще не будет предела возвышению. Не обманула. Судьба его вознесла…

Ему казалось, что он видит крепость сверху, и все краски были такими яркими, а линии такими отчётливыми…

Где-то далеко внизу оставались отчаяние, страх, боль и смерть…

«Неужели всё?!»

Земля сверху казалась такой красивой и такой спокойной, словно бы и не было там страшного в своей отчаянной обреченности последнего боя маленького гарнизона.

И было тихо. Все звуки исчезли куда-то, но это почему-то не удивляло.

А потом картинка стала постепенно тускнеть и рассыпаться на мелкие кусочки. Но ещё билась, ещё жила, ещё сопротивлялась самая последняя мысль:

«Подождите! Неужели всё? Сейчас… Я же… Простите, мужики! Подожди… Сейчас… Прощай, Родина…»

Картинка рассыпалась и погасла.

…Никакой крепости внизу уже не было. Чудовищной силы взрыв уничтожил и крепость, и лагерь. Обломки и осколки разлетелись на много миль окрест. А поднятая взрывом пыль еще много часов не оседала под лучами беспощадного пакистанского солнца.

Русским военным разведчикам, не вернувшимся с боевых заданий, – памятника нет.

Помни их, Родина…

Эхо (вместо эпилога)

Собственно говоря, дорассказать осталось немного.

…Вечером того же дня, когда крепость Бадабера прекратила свое существование, начальнику разведки 40-й армии доложил о событиях в Зангали главный радиоразведчик. На стол генерал-майора Иванникова легла подробная запись радиообмена пешаварского аэродрома с пакистанскими вертолетами. Красным фломастером были подчеркнуты фразы: «…Вся полоса в обломках… Разлетелись мили на три… Или больше… Какая крепость?! Ее нет! Вижу только тела. Много. Очень много…»

А уже ночью Иванникову сообщили о срочном докладе из Исламабада в Москву Мастера, точнее – подполковника Андроникова. Дело в том, что накануне вечером дежурный радист резидентуры ГРУ в Исламабаде принял почти неразличимый крошечный отрывок взволнованной русской речи… Различить сквозь треск помех удалось всего четыре слова: «…если кто меня слышит…»