Я расшаркался, лихорадочно придумывая, что можно предпринять, чтобы разыскать этого разгильдяя Димку. Ждать его здесь, у калитки? Бесполезно. Когда они придут? И почему это я решил, что Димка станет провожать эту замечательную Асю до самых ворот?
Шофер недовольно хмурился за спиной, машина фыркала, до отхода эшелона оставалось пятнадцать минут. Я плюнул в сердцах и захлопнул дверцу. Дама удивленно смотрела на меня, одной рукой кокетливо прихорашивая кудряшки.
— На вокзал! — сказал я шоферу.
К эшелону я подскочил тютелька в тютельку. Сразу же кипулся в Димкин взвод. Сизова не было.
Я поправил свой старый солдатский ремень, заправил гимнастерку без складочек и пошел докладывать Никитину, что призывник Сизов благодаря моему разгильдяйству от поезда отстал. Пропади она пропадом эта фурия Ася.
Но Никитин так ничего и не узнал об этой самой Асе.
Я хожу из вагона в вагон. Я вижу мальчишек, завтрашних солдат. Они вполголоса, будто в больнице, толкуют о чем-то между собой. Я знаю, они говорят о Саблине.
Каких-то пять ней назад судьба свела нас с низеньким пожилым капитаном. Может быть, кто-нибудь усмехался: старик, а только до капитанских погон дослужился. Вояка! И грудь у Саблина была чиста — ни орденов, ни регалий. Сейчас я иду по вагонам и рассказываю ребятам то, что только теперь узнал от Никитина: за гробом капитана понесут семнадцать бархатных подушечек с боевыми наградами. Просто Саблин нарушал устав — надевал ордена только по праздникам. В будни он их не носил…
Пять дней… Да, я помню, как Саблин подбегал к Балалайкину, когда тот с гитарой на груди стоял перед строем. Я помню, как Саблин, выполняя приказы майора, строил ребят, как он кричал раскатистым, чуть хрипловатым голосом: «Смиррна-а!» Он казался мне тогда фигурой на побегушках, человеком без большого ума, а уж о сердце я и не думал…
Пять дней прожил я рядом с этим человеком и даже не говорил с ним толком. Только так, мимоходом о чем-пибудь его спросишь, и он всегда ответит — понятно и точно. Да, я даже ничего не могу сказать о нем. Был такой, капитан Саблин, и только. Человек в военной форме.
Вот она, жизнь. Преподала еще один урок, на: всегда я запомню его. Я не могу вспомнить Саблина. Не могу ничего сказать о нем, хотя прожил бок о бок пять дней. Вот он, урок.
Я иду по вагонам, и ребята, те многие свидетели, что были рядом, говорят мне снова и снова о подвиге и смерти Саблина. Они говорят как-то тихо. Будто боятся неловким словом обидеть человека, который умер у них на глазах.