Войны античного мира: Македонский гамбит.

Эти слова Каллисфена — квинтэссенция оппозиции Александру. Прежде всего, для оппозиционеров было очевидно, что царь отправился в Персидский поход, дабы присоединить к Элладе Азию. Они, разумеется, замечали, что царь отошел от эллинских обычаев и ценностей, однако воспринимали это, должно быть, как кратковременное помутнение рассудка, как болезнь, которую необходимо поскорее вылечить. Они не страшились тени Филиппа, наоборот — отец нынешнего царя теперь представлялся образцом эллинских добродетелей. Никому из «апологетов прошлого» не приходило в голову, что Александр пришел в Азию в поисках дома и нашел его, что он не намерен возвращаться ни в Элладу, ни в Македонию. В целеполагающей и целенаправленной деятельности Александра эти люди видели прихоть монарха-победителя, «развращенного востоком» — опасную прихоть, не соответствующую эллинским установлениям. Прихоть и капризы царя они усматривали во всей внешней придворной атрибутике (и в проскинезе в том числе). Для эллина земно поклониться другому человеку было кощунством, поскольку до земли в Элладе кланялись только богам; если Александру так хочется, пусть он называет себя сыном Аммона и принимает земные поклоны от персов, но эллины, «свободнейшие люди», не могут поступиться принципами и пойти на поводу у царской прихоти. Ведь поклониться царю до земли означало, во-первых, признать в нем «явленное божество», что противоречило греческой религии, а во-вторых, встать вровень с «варварами» — рабами по рождению.

Александр отказался от проскинезы, но, как пишет Арриан, затаил зло на Каллисфена. И когда ему доложили, что раскрыт заговор «пажей», он приказал проверить, не замешан ли в этом заговоре Каллисфен. Несмотря на то, что никто из юношей, даже под пытками, не назвал Каллисфена среди соучастников, историограф похода был осужден, закован в цепи и некоторое время спустя то ли повешен, то ли скончался от болезни. Примечательно письмо Александра Антипатру, приводимое Плутархом: Александр говорит о виновности Каллисфена и о том, что намерен наказать не только его, но и тех, кто его прислал. Не приходиться сомневаться, что речь идет об Аристотеле: поборник полисного устройства Ойкумены наверняка не одобрял действия Александра в Азии, ибо, как следует из его сочинений, он не допускал и мысли о возможности сближения эллинов с «варварскими» народами. Поэтому вряд ли будет преувеличением сказать, что Каллисфен отчасти пострадал за своего родича: расправляясь с ним, Александр тем самым окончательно отрекался от идей Аристотеля в пользу собственной концепции Lebensraum.

Что же до «заговора пажей», один из главных его участников, некий Гермолай, произнес на суде речь, в которой четко сформулировал претензии эллинов к царю: «Гермолай, когда его поставили перед собранием македонян, заявил, что он действительно составил заговор — свободному человеку невозможно терпеть дерзостное самомнение Александра — и перечислил все: несправедливую казнь Филоты и уж совсем беззаконное уничтожение заодно с ним и его отца, Пармениона, и других людей; убийство Клита, совершенное в пьяном виде; индийскую одежду; непрекращающееся обсуждение того, как ввести в обиход земные поклоны… Он не в силах был переносить это и захотел освободить и остальных македонян». Обращает на себя внимание фраза о несправедливом осуждении Филоты — войсковое собрание признало последнего виновным, но из фразы Гермолая следует, что среди македонян не было единодушия; вполне вероятно, позицию Гермолая разделяли многие воины, однако на решении собрания сказался авторитет царской власти — и эффект толпы.

Авторитет (харизма) царя подействовал на собрание и в ситуации с «пажами»: их признали виновными и побили камнями. Оппозиция снова потерпела поражение и «ушла в подполье» — чтобы выйти из него в Индии, на берегах Гифасиса.

Подведем итог: «пространство Александра», сшитое на живую нитку, фиксировалось исключительно опорными пунктами, и царь прекрасно это понимал — недаром он столь активно занимался градостроительством. Города с образованными в четырех из них финансовыми управлениями обеспечивали жизнедеятельность системы; и эти системные связи оказались весьма прочными — после смерти Александра империя распалась политически, но отнюдь не экономически. Наоборот — основанные Александром города сохранили торговые коммуникации, стали центрами притяжения для окрестных земель и даже превратились в столицы эллинистических государств (та же Александрия Египетская). Но прочного идеологического фундамента у империи не было, носителем имперской идеи являлся один Александр, поэтому неудивительно, что его смерть обрекла империю на скорую гибель.

* * *

Персидский поход завершился разорением Персеполя и смертью Дария. В 327 году, завершив партизанскую войну в Бактрии и Согдиане и расправившись с заговорщиками, Александр повел армию в новый поход — Индийский.