Войны античного мира: Македонский гамбит.

Первым городом, который основал Александр, древние считали Илион, то есть Трою; по замечанию Страбона, до Александра Илион бы деревушкой, которую Александр назвал городом и повелел отстроить. Первый новый город — Александрия Киликийская (нынешняя Александретта) был заложен после победы при Иссе на побережье Исского залива. Далее были, из крупных городов, Александрия Египетская, Гераклея в Мидии, Нисея в Парфии, Александрия Маргианская, Александрия-Ария (современный Герат), Фрада-Профтасия, возникшая на месте столицы Дрангианы, Александрия Кавказская (Беграм), Александрия-Арахозия, Александрия-Эсхата, Букефалея и Никея на Гидаспе, Александрия-Опиана в среднем течении Инда, Александрия-Паттала в устье Инда, Александрия-Рамбакия и Александрия-Кокала в Гедросии, Александрия-Румия на берегу Персидского залива. Несомненно, к числу «александровских» городов следует отнести Вавилон. Сузы, перестроенный и заново заселенный Тир, Сидон, Милет и Сарды — все эти города при Александре изменили свой статус и мало-помалу превратились в опорные пункты империи.

Если на карте соединить «александровские» города между собой прямыми линиями, получим удивительную картину. Наибольшее скопление городов наблюдается на периферии империи — на побережье Средиземного моря[75], что неудивительно, учитывая «врожденную» талассоцентричность эллинского суперэтноса, и на востоке, в «многоугольнике», охватывающем территории Маргианы, Бактрии, Согдианы, Арии, Индии и Арахозии. В центре же — в сердце империи — зияющая пустота, но это ощущение обманчиво: там пространство формировалось вокруг Вавилона, «воскрешенного» эллинской пассионарностью, и вавилонское влияние распространялось на земли от Месопотамии на севере до Кармании на юге и от Вавилонии на западе до Мидии и Гиркании на востоке.

Именно города (микроландшафты в терминологии Л. Гумилева), намного пережившие своего основателя, удержали империю от моментального распада и постепенно превратили центробежные силы в центростремительные — правда, уже на более низком системном уровне: империю сменили царства, менее обширные, зато оказавшиеся значительно более жизнеспособными.

Отсутствие в империи единой религии лишний раз подтверждает, что Александр не имел намерения создать «синкретический» народ. Для царя было вполне достаточно того, что жрецы в каждой завоеванной местности посвящали его в таинства «локальных» божеств, тем самым признавая за ним право на владение этими землями. Потомок полубога Геракла для эллинов, в Египте он был объявлен сначала — как фараон — потомком Гора, а затем сыном Аммона; в Вавилоне царь принес жертву Белу (Мардуку); от Ахеменидов он «унаследовал» поклонение священному огню Ахурамазды. В единой религии не было необходимости: простые смертные могли почитать какого угодно бога, лишь бы они признавали главенство Александра и не покушались на жизненное пространство «владыки Азии»[76]. Культы «государственных богов» сложатся позднее, в царствах диадохов…

Та же самая фиксация завоеванных территорий на персоне царя скрывалась и за «ориентализмом» Александра. Он сменил македонские одежды на персидское платье, ввел персов в состав своей охраны, даже позаимствовал у персов способ, каким его подсаживали на коня. По всей видимости, эта «переориентация», непостижимая для тех, кто сызмальства питал презрение к «варварам», диктовалась чисто прагматическими соображениями: Александр стремился стать своим для новых подданных — хотя бы внешне. Сохраняя приверженность македонским и эллинским порядкам, он оставался для Востока захватчиком, иноземцем, подлежащим вытеснению из среды; принятие же порядков восточных превращало его в своего «чужого», в подлинного наследника Ахеменидов для персов, в полновластного хозяина захваченных земель, чье владычество основано не только — и не столько — на блеске копий[77].

Что касается «старых» подданных царя, то бишь македонян, первоначальное воодушевление, с которым они выступали в поход, постепенно сменилось глухим раздражением, и чем дальше в Азию уходила армия, тем больше появлялось недовольных. Тоска по родине (оторванность от привычного, родного ландшафта) усугублялась поведением царя и его ближайшего окружения, которое следом за Александром перенимало восточные обычаи, рядилось в персидское платье, чуть ли не кланялось чужеземным богам. Рано или поздно у воинов должно было «накипеть»: оторванные от дома, оказавшиеся в меньшинстве среди покоренных этносов, македоняне не понимали, почему царь подражает «варварам». Мало-помалу наиболее рьяные защитники патриархальной македонской старины пришли к мысли, что Александр перестал быть их царем; следовательно, от него необходимо избавиться и передать престол более достойному. Поднять общий мятеж не представлялось возможным (большинство не было готово к столь решительным действиям: люди брюзжали, но продолжали идти за царем), поэтому «сыны Филиппа» прибегли к тактике заговоров.