Войны античного мира: Македонский гамбит.

Кроме последствий военно-политических (разгром опаснейшего из конкурентов, утверждение на Кипре и — как следствие — в Эгейском море, «замыкание» малоазиатского, если не восточно-средиземноморского географического пространства) победа под Саламином имела и последствия политические и даже, скажем так, идеологические, причем вторые были даже важнее первых. Узнав о поражении Птолемея, единственного на тот момент реального соперника, Антигон «сбросил маску» и провозгласил себя царем.

Вполне возможно, он созвал войсковое собрание, которое подтвердило его права на престол; то есть все формальности были соблюдены[153]. Теперь Антигон именовался уже не регентом, а царем Македонии и окрестных земель.

Первым отреагировал Птолемей: когда стало известно о воцарении Антигона, войсковое собрание в Александрии провозгласило царем и египетского сатрапа. Так началась «цепная реакция», которая юридически зафиксировала гибель империи. Примеру Птолемея последовали Селевк, Кассандр и Лисимах; не остались в стороне и менее могущественные владетели — Митридат Понтийский, Атропат Индийский, Агафокл Сиракузский, Дионисий Гераклийский и другие тоже поспешили назваться царями. Каждый стал «властителем в своем праве», хотя бы на словах; впрочем, когда потребовалось подтвердить слова делами, не замедлило выясниться, что большинство новоявленных самодержцев независимы ровно настолько, насколько позволяют им трое «главных царей» — Антигон, Птолемей и Селевк.

К середине 306 года владения Антигона обнимали собой всю Малую Азию до южных склонов Тавра, Киликию, Сирию и Кипр; его присутствие ощущалось на европейском берегу — и в Элладе, где он имел «афинский плацдарм», и в самой Македонии, где положение Кассандра казалось все более шатким. В недавно было потерянных Вавилоне и Месопотамии стояли гарнизоны Антигона. Непокоренным, если не считать Верхних провинций, куда удалился мятежный Селевк, посмевший возложить на себя венец, оставался только птолемеевский Египет.

И Антигон решил исправить этот «недосмотр» — пока Птолемей не оправился от поражения под Саламином, пока ему на помощь не подоспел с набранными в Верхних сатрапиях войсками Селевк. В конце лета 306 года из Антигонии-на-Оронте, новой столицы нового царства, выступила армия Антигона. Она насчитывала 80 000 пехотинцев, 8000 всадников и 83 боевых слона; вдоль побережья за армией двигался флот под командованием Деметрия Полиоркета — 150 военных кораблей и 100 транспортов с метательными машинами и снарядами к ним.

Переход из Киликии к Нилу занял около трех месяцев; в конце ноября 306 года армия Антигона достигла Пелусия — того укрепленного пункта на египетской территории, который не смог миновать никто из предыдущих противников Птолемея. Последний не спешил ввязываться в сражение, предпочитая воевать не оружием, а деньгами: по сообщению Диодора, он сулил простым воинам неприятеля по 200 драхм за переход на свою сторону, а командирам — по 1000. В конце концов, дезертирство приняло такой размах, что Антигон приказал казнить нескольких пойманных перебежчиков, дабы «отбить у остальных всякую охоту к дальнейшим попыткам подобного рода»[154].

Чтобы разгромить противника, следовало переправиться через Нил, служивший естественным препятствием для вторжения в Египет, поскольку Птолемей избрал сугубо оборонительную тактику. Но этого Антигону, как и пятнадцать лет назад Пердикке, добиться не удалось: ни маневры флота под командой Деметрия, ни передвижения армии вдоль берега реки не имели успеха. В итоге, простояв несколько месяцев на Ниле, не дав ни единого сражения, Антигон отступил в Сирию.

Остается лишь гадать, почему Антигон вел себя именно так. Непонятно, почему он, обладая после Саламина господством на море, не попытался высадить десант в Александрии, почему не пошел на Александрию по правому берегу Нила, почему отступил «как совершенно побежденный» (Диодор), пожертвовав недавно обретенными территориями. Единственное, что можно предположить, — что он получил известие о видах Селевка[155] на Малую Азию и поспешил назад, чтобы не угодить в «клещи».

Неудача на суше заставила Антигона вновь перенести войну на море, причем, выражаясь современным языком, он предпочел атаке вражеской территории действия на коммуникациях противника. Недавно он сумел овладеть поддерживавшим Птолемея Кипром; теперь настала очередь Родоса.

Нейтралитет, который соблюдала торговая республика Родоса, был в глазах Антигона почти равен союзу острова с Птолемеем: ведь значительную часть дохода родосцев составляла пошлина на торговлю с Египтом — на хлеб, переправляемый в Элладу, на пряности и иные «колониальные» товары из Аравии и Индии (с отпадением Селевка прежние караванные пути оказались перекрытыми, ныне индийские купцы доставляли свои товары морем на побережье Аравийского залива и дальше в Александрию). А чем доходнее торговля между двумя соседями, — видимо, так рассуждал Антигон, — тем вероятнее, что они объединятся против третьего.