Войны и эпидемии. Благо для человечества?

Социальный оптимизм, основанный на рационализме и мужественном приятии объективных реалий, сочетался у Мальтуса с тонкой методологической интуицией, поставившей его далеко впереди своего времени. Разве сейчас, когда интеллектуальный уровень в обществе снижается катастрофически, когда в социальных науках – засилье эмпиризма, а наиболее авторитетные социологи безо всякой дрожи в голосе говорят об исчерпании социологической теории, не имеет смысл послушать сказанное два столетия назад: «Нам прожужжали уши пустыми обвинениями против теорий и их авторов. Люди, ратующие против теорий, кичатся своей приверженностью к практике и опыту. Необходимо согласиться, что плохая теория – очень плохая вещь и что авторы таких теорий не только не приносят пользы, но нередко даже причиняют обществу вред. Тем не менее, крайние защитники практических методов не замечают, что сами попадают в ловушку, от которой стараются предостеречь других и большинство их может быть причислено к авторам самых зловредных теорий. Когда человек передает то, что он имел случай наблюдать, он тем самым увеличивает общую массу сведений и приносит пользу обществу. Но когда он делает общие выводы или строит теорию на основании ограниченного наблюдения над фактами, имевшими место на его ферме или в его мастерской, то он оказывается тем более опасным теоретиком, что опирается на наблюдение, так как в таких случаях часто упускается из виду, что разумная теория должна основываться на общих, а не на частных фактах»? Далеко ли мы ушли от воззрений Мальтуса и, главное, шли ли мы вперед?

Наконец, вопрос, который обязывает нас рассмотреть уважение к личности Мальтуса, – это вопрос о соотношении его воззрений на развитие общества и его веры. «Не входя здесь в излишние подробности, которые далеко отвлекли бы нас – пишет Мальтус, – мы можем установить на основании учения ап. Павла следующее общее правило христианской религии: супружество, если оно не противоречит более высоким обязанностям, заслуживает нашего одобрения, но если оно противоречит им, то достойно порицания. Правило это совершенно совпадает также с неоспоримыми требованиями самой высокой нравственности: «Чтобы познать разумом волю Божью, необходимо оценить значение поступка относительно всеобщего блага».

Далее Мальтус развивает эту мысль: «Я верю, что цель Творца заключается в том, чтобы земля была населена; но я думаю, что Он желает, чтобы она заселилась породой здоровой, добродетельной и счастливой, а не больной, порочной и несчастной, Если под предлогом повиновения велению плодиться и размножаться мы населим землю последней породой и таким образом добровольно подвергнемся всевозможным бедствиям, то лишимся права обвинять в несправедливости божественную заповедь и должны будем объяснять свои страдания безрассудным исполнением священного закона».

Чтобы понять, где истоки мировоззрения Мальтуса, необходимо вспомнить, что наука Нового времени не стала продолжением античной науки, хотя взяла у нее очень много. Она выросла из средневековой философской схоластики, когда на рубеже XVI и XVII вв. возникла исключительно плодотворная мысль о том, что Богом созданы не одна, а две книги – Священное писание и Природа. Родоначальник философии Нового времени Фрэнсис Бэкон (1561–1626), пламенный защитник эмпирического (опытного) метода познания, умерший от простуды, полученной при проведении опытов по замораживанию кур, писал о Боге: «И для того, чтобы мы не впадали в заблуждение, Он дал нам две книги: книгу Писания, в которой раскрывается воля божья, а затем книгу Природы, раскрывающую Его могущество. Из этих двух книг вторая является как бы ключом к первой, не только подготовляя наш разум к восприятию на основе общих законов мышления и речи истинного смысла писания, но и главным образом развивая дальше нашу веру, заставляя нас обратиться к серьезному размышлению о божественном всемогуществе, знаки которого четко запечатлены на камне его творений».

Следовательно, вторая книга также может и должна исследоваться рациональными, т. е. логическими методами, каковыми в этом случае следует считать эксперимент и интерпретацию его результатов, причем результаты эти должны описываться в форме математических формализмов. Возможность последнего основывалась не только на успехах математики, но и на непоколебимой вере в совершенство божьего замысла. Отсюда и знаменитое ньютоновское изречение о том, что книга природы написана на языке математики. При этом И. Ньютон (1643–1727) был глубоко религиозным человеком и трактовал пространство как чувствилище божье. Столь же религиозным был и Мальтус, скорее всего, видевший в своих научных изысканиях свой долг христианина.