Осмотрев город, римские послы приступили к исполнению своей миссии – достижению примирения между Нумидией и Карфагеном. Прежде всего, они высказали неудовольствие по поводу того, что пунийцы готовят армию и материалы для строительства флота, нарушая тем самым условия мирного договора. Затем, однако, рассудили, что на этот раз в территориальном споре уступить должны нумидийцы. Причины именно такого, столь нетипичного для римлян решения остаются спорными. Возможно, хотя и маловероятно, что в сенате на короткое время возобладало мнение Сципиона Насики, и послам было указано отнестись к Карфагену более лояльно; может быть, римляне просто не хотели обострять ситуацию в Африке, пока шла длительная и изматывающая война с кельтиберами, а также назревала очередная война на Балканах. Как бы там ни было, карфагенский сенат одобрил предложение послов, но суффет Гисгон, сын Гамилькара, судя по всему, пользовавшийся большой популярностью среди горожан, имел другое мнение по данному вопросу. Его позицию можно охарактеризовать как ультрапатриотизм, отвергавший любое вмешательство Рима во внутренние дела Карфагена. Даже благоприятное решение Рима было для него неприемлемо хотя бы потому, что исходило от заклятого врага. В этом с ним были солидарны если и не все, то, по крайней мере, значительная часть рядового населения города, уставшая от десятилетий унижения и бессилия перед лицом враждебных соседей. Поэтому, когда Гисгон призвал к войне против римлян, это вызвало такие волнения, что римские послы почли за благо вернуться на родину, чтобы не стать жертвой разъяренной толпы (Ливий, Содержание, 48).
Таким образом, не только материальное благополучие, но и выбранный карфагенянами политический курс давал римлянам основания для беспокойства и прибавлял очки в пользу линии Катона, который и подвел итоги своей посольской миссии: пока существует Карфаген, его сограждане должны опасаться за свою свободу (Аппиан, Ливия, 69). А значит, Карфаген должен быть разрушен. Для Катона это стало целью всей оставшейся жизни, своего рода навязчивой идеей, которую он всячески стремился донести до остальных. Любую свою речь в сенате, по какому бы поводу она ни произносилась, венчали слова: «Кроме того, я думаю, что Карфаген должен быть разрушен» (Веллий Патеркул, 1, 13, 1; Плиний, 15, 74; Цицерон, Катон, 18; Флор, 1, 31, 4). И эти слова делали свое дело: мнение и сенаторов, и рядовой общественности все более склонялось на сторону Катона.
Вскоре после этого появилось новое доказательство агрессивных намерений пунийцев. Сын Масиниссы Гулусса донес о том, что в Карфагене строится военный флот и набирается войско. Катон настаивал на немедленном объявлении войны, но противодействие Сципиона Насики привело к тому, что в Африку была отправлена новая комиссия, которая по возвращении подтвердила сведения Гулуссы. И вновь Катон призывал отправить войска в Африку, а Насика возражал, указывая, что законного повода для нападения все еще нет. В результате сенат постановил, что, только если карфагеняне сожгут флот и распустят армию, они избегут войны с Римом, в противном случае консулы следующего года возглавят поход в Ливию (Ливий, Содержание, 48). Таким образом, Карфаген оказался перед выбором из двух зол: если он вел войну с Нумидией, его врагом автоматически становился и Рим, а единственной возможностью избежать этой равносильной самоубийству борьбы было бы сложить оружие, фактически отдавшись на милость соседа – еще одного давнего и непримиримого врага.
Последняя война с Нумидией – шаг в бездну
В Карфагене в следующем, 152 г. до н. э. сторонники демократии добились высылки из города сочувствовавших Масиниссе, всего около сорока человек. Более того, они убедили народное собрание поклясться никогда не принимать их обратно и даже не поднимать вопроса об их возвращении. Естественно, изгнанники бежали к Масиниссе с жалобами и требованиями возмездия. Нумидийский царь не заставил себя долго просить. Он отправил в Карфаген посольство, возглавляемое его сыновьями Микипсой и Гулуссой, с требованием принять изгнанных назад. До переговоров дело не дошло. Вероятно, даже после принесенной клятвы граждане Карфагена не были едины в отношении Нумидии, и не все одобряли политику, проводимую демократами. По крайней мере, боэтарх (начальник над вспомогательными отрядами) из опасений, что родственники изгнанников сумеют разжалобить народное собрание, попросту закрыл городские ворота и не впустил послов. А на обратном пути посольство Гулуссы подверглось нападению отряда во главе с Гамилькаром Самнитом, в результате чего некоторые из его свиты были убиты.