Эта неожиданная мягкость пунийцев очень встревожила Матоса и Спендия. Если их бойцы не будут бояться вражеского плена, то они не смогут удержать в своих рядах колеблющихся и будут обречены на поражение. Поэтому, чтобы восставшие больше не надеялись на помилование, их вожди решили ожесточить неприятеля. Для этого был разыгран целый спектакль. К собранным в одном месте воинам были подосланы один за другим два гонца с посланиями якобы из Сицилии и Тунета, в которых говорилось, что готовится побег Гисгона и его спутников, содержавшихся в плену еще с начала войны. Кроме этого, перед толпой выступил Спендий, призвав не надеяться на милость карфагенян и получше беречь столь опытного командира, каким является Гисгон. Вслед за ним к солдатам обратился Автарит, развивший мысли Спендия и предложивший вообще пытать и казнить Гисгона со всеми пленными карфагенянами. Такой совет понравился не всем, и какое-то количество воинов хотело защитить пунийского полководца или хоть как-нибудь смягчить его участь, но остальные побили их камнями. После этого пленные, всего до семисот человек (Полибий, I, 80, 11), были выведены из лагеря. Им отрубили руки, потом отрезали носы и уши, перебили голени и бросили умирать. Когда же карфагеняне попросили выдать их тела для погребения, мятежники отказали, предупредив, что всякого посла они будут мучительно убивать. С этого времени пленные пунийцы подвергались жестокой расправе. Гамилькар отвечал тем же.
Примерно в это же время взбунтовались карфагенские наемники, стоявшие на Сардинии. Они убили начальника вспомогательных войск Бостора, затем подчинили себе весь остров и истребили всех находившихся там пунийцев. И хотя после этого между ними и местными жителями произошел какой-то конфликт, в результате которого наемники покинули остров и ушли в Италию, Сардиния была для Карфагена потеряна.
Желая форсировать ход событий, Гамилькар решил объединить силы с армией Ганнона, но ничего хорошего из этого не вышло. Наоборот, полководцы смогли так поссориться между собой, что о согласованности действий не могло быть и речи. Пока все не закончилось полным разгромом, правительство Карфагена постановило оставить на должности того полководца, на которого укажет сама армия. Воины проголосовали за Гамилькара.
Вновь назначенному главнокомандующему пришлось столкнуться с новыми проблемами. К отделению Сардинии прибавились перебои со снабжением столичного города (корабли, шедшие с грузом из Эмпорий, погибли во время бури), а кроме этого, на сторону восставших перешли Утика и Гиппакрит, ранее бывшие наиболее последовательными союзниками карфагенян. Свою измену они ознаменовали уничтожением пунийского вспомогательного отряда, около пятисот бойцов которого они сбросили с крепостных стен. В связи с этим Матос и Спендий почувствовали себя настолько уверенно, что снова приступили к осаде Карфагена.
Но на этот раз положение мятежников было менее выигрышным, чем во время первой осады. Во-первых, у них в тылу находились войска Гамилькара, Наравы и пробившегося к ним из Карфагена некоего Ганнибала, которые сильно мешали подвозу продовольствия. Во-вторых, карфагенянам удалось заручиться поддержкой других государств. Помощь оказывал Гиерон (как именно, Полибий не конкретизирует, вероятно, в основном поставками продовольствия) и римляне, которые теперь видели свою выгоду в дружеских отношениях с бывшим врагом. Они не только не поддержали взбунтовавшийся сардинский гарнизон, не приняли под свою опеку Утику, когда та отложилась от Карфагена (Полибий, I, 83, 11), но также запрещали торговые отношения с мятежниками, а снабжение пунийской столицы, напротив, поощряли.
Гамилькар и особенно Нарава настолько успешно действовали на коммуникациях мятежников, что их армия, блокировавшая Карфаген, вынуждена была снять осаду. Вскоре после этого Матос и Спендий сформировали отборный корпус из пятидесяти тысяч бойцов и попытались повторить свою прежнюю тактику, двигаясь параллельно противнику по неудобной для него местности и нанося удары там, где это будет возможно. Командование было поручено Спендию и Автариту. Но, как и в случае с осадой Карфагена, их преследовали неудачи. Помня, какие потери причинили им пунийские слоны и нумидийская конница, восставшие не решались на открытое сражение, а Гамилькар благодаря своему опыту раз за разом находил случай, чтобы нанести им ущерб в мелких стычках или из засад днем или в результате внезапных ночных атак. Говоря коротко, «…тогда обнаружилось на деле все превосходство точного знания и искусства полководца перед невежеством и неосмысленным действием солдата» (Полибий, I, 84, 6).