Воины Карла XII

— Король упражняется с окопами, а Гилленрок должен денно и нощно присутствовать при этих упражнениях. Послушайте лучше Мортена-Проповедника, что взывает от реки. В последнее время здесь только и слышишь, что молитвы и псалмы, становится прямо тепло на сердце, когда кроме этого слышишь, как сходит с ума наш фельдмаршал.

В сумерках Мортен-Проповедник прокрался к вишневому дереву, где девятилетка с гладкими и светлыми, как лен, почти белыми волосами, с задумчивым и серьезным личиком уже стояла и ждала его.

Он отдал ей всю свою дневную порцию и последнюю монетку, взяв с нее обещание, что она позволит расцеловать себя в обе щечки.

— А мать у тебя жива?

Она отрицательно помотала головой.

— А как тебя звать?

— Дуня.

Он еще раз попытался расцеловать ее в обе щечки, но тут она отодвинулась.

— Сперва дай мне еще копейку.

Он пошел обратно в лагерь, а по дороге просил копейку у всех, кто ни попадется.

— Я буду охранять ее, когда войско пойдет на приступ. Она маленькая, малюсенькая принцесса. Я буду откладывать из своего жалованья, чтобы она смогла когда-нибудь выйти замуж. Почему бы ей и не выйти?.. Само собой, само собой… Конечно, дома у меня есть моя старуха, а другая старуха идет с обозом. И вдобавок я убийца. А маленькая принцесса должна выйти замуж.

Он добыл список из Евангелия от Иоанна, подсел к д'Альбедилльским драгунам и начал читать им вслух.

Все травы весны расцвели по склонам круглых холмом вплоть до желтого ложа Ворсклы, но солдаты глядели только на Полтаву, чьи белые крепостные стены высились среди рощ, на ее шанцевые укрепления, деревянные сторожевые вышки и валы, где копошились мужчины помоложе, старики и женщины, возводя бруствер из мешков с песком, телег, вязанок хвороста и бочек.

— Так что же слышно нового? — допытывались солдаты у маркитанта. — Нас поведут в конце концов на врага или нет?

— Враг настолько любезен, что, пожалуй, не дожидаясь нас, сам к нам придет, — отшучивался тот, утирая лоб подолом своей блузы, я ночью слышал, как позвякивают и побрякивают его орудия. Частая стрельба — это не от шведов, потому как у нас нет других снарядов, кроме тех, что нарыли среди поля запорожцы. А по ту сторону реки уже поит вся царская рать.

Тут, немилосердно пришпоривая коня, прискакал генерал-майор Лагеркрона и сообщил, что король был ранен в ногу и что подле его носилок стоит фельдмаршал и показывает срисованные им планы расположения семнадцати редутов, которые враг уже начал возводить возле деревни Петрушка.

— Так что же слышно нового? — ежедневно спрашивали солдаты у маркитанта.

— Если вам только этого и надо, тогда я богаче вас, — отвечал тот, указывая половником на зеленеющие вокруг поля. — У короля на месте раны начался антонов огонь. Водка кончилась. Хлеб кончился. На сегодня у меня еще есть для вас немного каши — а больше ничего. Враг обложил нас со всех сторон и отрезал пути к отступлению. Черт подери! Это же надо, чтобы такие горькие дни выпали на толю шведов!

Он топнул ногой и поднес ложку к глазам, прицелившись как наемный убийца в пробитую пулями палатку короля, но честные, закаленные стужей люди опустили при этом зрелище глаза.

— Не убий, — прошептал Мортен-Проповедник и воздел руки.

Так прошел месяц май, и сквозь холстину палаток начала проникать июньская жара. Солдаты сидели рядком, убирали дерево ко Дню солнцестояния, но не произносили при этом ни звука. Они думали про зеленые пастбища у себя на родине, про свои избушки и про бесконечные луга.

По воскресеньям перед вечерней молитвой Мортен — Проповедник пробирался к лесной опушке, где маленькая Дуня за несколько копеек продавала ему корзиночку с первыми, еще недозрелыми вишнями. Они ели их вместе, он гладил ее маленькие ручонки, играл с ней, носил на руках, как младенца, но никогда не мог вызвать улыбку у нее на лице. А за последние копейки ему разрешалось трижды поцеловать ее в щечку.

Когда он вернулся в лагерь, там царила тревога. Офицеры проверяли солдатскую амуницию, ощупывали солдатские сабли, которые от частой наточки походили, скорей, на сточенные косы, а маркитант Бракель собирал пустые горшки. Король решил дать сражение.

На травяной скамье под королевским окном уже сидели генералы и полковники, чтобы получить от короля свои части и его, королевские, указания. Среди них был мрачный Левенгаупт с большими, ясными глазами и карманным латинским лексиконом, засунутым между пуговицами сюртука. Среди них был отважный Кройц, возложивший руки на рукоятку сабли, а Спарре и Лагеркрона вели между собой шумный разговор. Полковник Гюлленкрона склонился над столом, где были разложены его фортификационные чертежи, в которые он углубился с таким отсутствующим видом, что как бы не замечал остальных, силясь по возможности осторожно стряхнуть песчинки с дорогих его сердцу бумаг. Чуть откинувшись назад и в прескверном расположении духа стоял у дверей сам фельдмаршал, являя миру острый и в то же время чуть вздернутый нос и сложенные сердечком пурпурно-красные девичьи губки.