Воины Карла XII

В покоях перед его опочивальней лежали книги, к которым он обращался во все более редкие часы, отводимые чтению. Он уже не без охоты размышлял о загадках бытия, он неизменно восхищался всевозможными знаниями, но начал отчасти презирать книги как презирает их, к примеру, веселый и разбитной трубадур. Книга, лежавшая сверху, имела своей темой науку о земле, он снова и снова перелистывал ее, чтобы потом небрежно отбросить в сторону. После чего он поспешно и наугад вытащил книгу, лежавшую в самом низу. И зачитался ею.

У книги были стерты углы, да и вся она была изрядно потрепана, а содержала лишь несколько рукописных листов с вечерней молитвой, произносить которую он приучился еще в раннем детстве. Много слов и мыслей успело за это время ускользнуть из его памяти, но, увидев перед собой некогда знакомые строки, он прочел их два либо три раза и снова знал наизусть.

Вечером он съел чашку пивного киселя, после чего слуги начали его раздевать. Он так искусно скрывал свое волнение, что окружающие приписали это обычной усталости. Когда он снял парик с коротко остриженных темно-русых, чуть волнистых волос, надел ночную сорочку и улегся в большую постель, можно было подумать, что это лежит маленькая девочка.

Пес Помпе примостился у его ног, и там же в изножье поставили зажженную свечу, помещенную в серебряный сосуд с водой. Король боялся темноты, поэтому при дворе завели обычай, чтобы дверь из его опочивальни в соседнюю комнату, где паж или товарищ по играм коротал ночь, всегда оставалась приоткрытой. Однако этим вечером король самым решительным образом потребовал, чтобы отныне и впредь дверь на ночь закрывали. Лишь услышав такие слова, стражи растревожились, и взволновались, и наконец уразумели, что король крайне возбужден.

— Ну-ну! — буркнул старый Хокон, верный слуга еще со времен короля-отца, упрямо продолжавший относиться к молодому королю как к малому дитяти. — Это с какой такой радости?

— Пусть будет, как я сказал, — отвечал король, — а с завтрашнего дня не надо оставлять на ночь и свечу.

Стражи отвесили низкий поклон и, пятясь, вышли из опочивальни, но Хокон, затворив за собой дверь, все же остался сидеть на пороге. Остался с ним и один из стражей по имени Хультман. Они слышали, как король беспокойно ворочается, и, когда Хокон прильнул наконец глазом к замочной скважине, он — хоть и нечетко — углядел в отблеске горящей свечи, что его юный повелитель сидит на постели.

Ночной ветер громыхал и завывал на дворцовой террасе и в верхушках лип Карлсбергского парка, но в самом здании все было тихо и спокойно. И однако же удивленному Хокону чудилось, будто он различает приглушенное, почти шепотное звучание мужского голоса, а порой даже отдельные слова. Он насторожился, начал прислушиваться с еще большим вниманием и услышал, что король приглушенным голосом произносит молитву, которую выучил еще в раннем детстве: «Дай мне силы владеть собой, да не пробудят льстивые речи во мне высокомерия и своенравия, чтобы не попрать мне уважение, коим я обязан Богу и людям».

Старый Хокон преклонил колена и сложил руки для молитвы, сквозь тишину дворца и легкий посвист ветра за дворцовой стеной до него все так же доносились слова короля.

«Хоть и королевский сын, поставленный во главе могучею королевства, я всегда буду со смирением помнить, что изыскан особой милостью Божьей, а потому и должен неизменно упражняться в христианских добродетелях и науках, дабы оказаться достойным высокого призвания. Боже Всемогущий, ты, что возводишь на трон королей и свергаешь их с трона, научи меня неизменно следовать твоим заветам, дабы не злоупотребил я себе на пагубу и людям во зло высокой властью, которую ты даровал мне. Во имя Святого имени Твоего. Аминь».

ВОСШЕСТВИЕ НА ПРЕСТОЛ

Господи, какая ужасная скука здесь царила! Как нескончаемо долго тянулись дни при маленьком дворе, где облаченные в траур государственные советники зевали, сидя по своим креслам, глядя прямо перед собой тупым взором и словно бы удивляясь тому, как же это все-таки получилось, что у каждого из них на левой и на правой ноге одинаковые башмаки, а не то чтобы на левой ноге ботфорт, а на правой — бальный шелковый туфель. После чего они снова зевали, а за дверью, на лестнице, зевали стражники, а поварята внизу, на кухне, запускали пальцы в готовое блюдо и спрашивали потом друг у друга:

— Хватает ли в нем кислоты, чтобы у высоких господ за столом сделались кислые гримасы?