Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв

Трубецкой решил, что имеет дело со всем войском Выговского. Он послал для его преследования конницу под командованием князей Семена Романовича Пожарского и Семена Петровича Львова. Пожарский догнал отступавших казаков, часть перебил и поспешил вслед за остальными, все дальше и дальше удаляясь от Конотопа.

Взятые в плен казаки Выговского сказали ему, что впереди ждет в засаде большое войско — целая ханская орда и вторая половина казаков, но Пожарский не придал никакого значения их словам. Как писал Соловьев, воевода никого не слушал:

«Давайте мне ханишку! — кричал он, — давайте калгу! — всех их с войском… таких сяких… вырубим и выпленим».

Выговский с казаками отступил за Сосновку. Но только князь следующим утром перебрался вслед за ним через эту заболоченную речку, как оказался в западне. С двух сторон по нему ударили многочисленные отряды татар и казаков. Одновременно вдруг широко разлилась речка, на которой люди Выговского быстро соорудили запруду. Вдобавок, они разрушили мост, что сделало невозможным отступление.

Одним словом, Выговский, многому научившийся от Богдана Хмельницкого, устроил московитам настоящие Канны. Как писал современник и очевидец этой битвы Самойло (Самуил) Величко, «спастись мог разве только тот, кто имел бы крылатых коней».

На поле битвы легли не менее 20 тысяч (!) ратников царского войска, около 5–6 тысяч сдались в плен, в том числе полсотни воевод и оба князя. Выговский потерял 4 тысячи казаков, хан — 6 тысяч ордынцев.

Пожарского привели к хану, который начал бранить его за дерзость и презрение к татарам. Но, как писал Соловьев, князь Пожарский в бою и в плену был одинаков. В ответ он «выбранил хана по московскому обычаю», то есть грубо высказался о ханской матери и даже плюнул в глаза Камиль-Мухаммеду. Взбешенный хан приказал немедленно отрубить голову князю.

По поводу Конотопского сражения С М. Соловьев писал:

«Цвет московской конницы, совершившей счастливые походы 54-го и 55 года, сгиб в один день; пленных досталось победителям тысяч пять; несчастных вывели на открытое место и резали как баранов: так уговорились между собою союзники — хан крымский и гетман Войска Запорожского! Никогда после того царь московский не был уже в состоянии вывести в поле такого сильного ополчения.

В печальном платье вышел Алексей Михайлович к народу, и ужас напал на Москву. Удар был тем тяжелее, чем неожиданнее; последовал он за такими блестящими успехами! Еще недавно Долгорукий привел в Москву пленного гетмана литовского, недавно слышались радостные разговоры о торжестве Хованского, а теперь Трубецкой, на которого было больше всех надежды, «муж благоговейный и изящный, в воинстве счастливый и недругам страшный», сгубил такое громадное войско!

После взятия стольких городов, после взятия столицы литовской царствующий град затрепетал за собственную безопасность: в августе по государеву указу люди всех чинов спешили на земляные работы для укрепления Москвы. Сам царь с боярами часто присутствовал при работах; окрестные жители с семействами, пожитками наполняли Москву, и шел слух, что государь уезжает за Волгу, за Ярославль».

Соловьев С. М. История России с древнейших времен, книга VI, с. 51

Отдохнув после битвы и массовой резни пленников, Камиль-Мухаммед и Выготский двинулись к Конотопу, но главные силы московитов уже ушли оттуда, выставив позади сильный арьегард. Хан и гетман попытались догнать Трубецкого, однако лихие конные атаки татар и казаков встречала картечь многочисленных пушек. Понеся потери, союзники двинулись к Ромнам. В свою очередь Трубецкой с оставшейся у него частью войск 19 июля вернулся в Путивль.