Соответственно, эффективность воздействия увеличивается, когда мы опираемся на модель мира в голове того, кто получает сообщения. Немцы не сдавались в плен, когда к ним обращались стандартно, мол, это спасет вашу жизнь. Психологи начали искать, в чем же дело. Оказалось, что немцы более социальны, то есть их следует рассматривать не как отдельный атом, а как молекулу. Новым сообщением стал призыв: если ты пойдешь в плен, ты спасешь свою семью от голодной смерти. И немцы начали сдаваться.
Смысловая война оперирует больше глубинными структурами, которые скрываются за структурами поверхностными. Есть разные кандидаты на роль структур этого уровня. Одними из них являются фреймы, которые исследует Дж. Лакофф [1–4]. Он рассматривает их как ментальные структуры, по которым происходит наше мышление.
Лакофф анализирует, например, известное выражение «война с террором». Но подчеркивает, что обычно война – это война за территории с четко очерченным противником. А если этого нет, то срок, который надо использовать после многих лет, – это «оккупация». Понятие «победы» не имеет смысла для такого понимания «войны».
Как говорит в другой своей работе Дж. Лакофф, в случае оккупации проблема не в том, выходить из Ирака, а в том, когда именно выходить. Он считает, что работу с оппонентом может облегчать то, что по различным проблемам могут быть активированы различные моральные системы. Таких людей, которые имеют не одну, а две моральные системы, исследователь называет «биконцептуаламы». Они могут быть вашими оппонентами в одной проблеме, но союзниками в другой.
Относительно фреймов как ментальных структур Дж. Лакофф предлагает следующие правила:
• использование фреймов происходит вне сознания;
• фреймы определяют здравый смысл;
• повторение может закреплять фреймы в мозге;
• активация связывает поверхностные фреймы с глубинными и тормозит противоположные;
• существующие глубинные фреймы невозможно быстро изменить;
• с биконцептуалами следует разговаривать как со своими;
• факты не делают вас свободными, поскольку факты не имеют смысла вне фреймов;
• простое отрицание фреймов другой стороной только усиливает их.
Информационная война в чистом виде привязана к традиционной в физическом выражении [5–8]. США и Великобритания традиционно обвиняют Китай и Россию в таких атаках. Но Китай, кстати, тоже говорит, что его атакуют 144 раза в месяц и 62,9 % из этих атак идет со стороны США.
Информационные войны меняют набор фактов, смысловые – набор знаний. На базе измененных фактов начинают приниматься другие решения, и это начальный этап перестройки. А затем на базе измененных знаний факты уже не нужны, человек сам принимает нужные решения. Это постперестроечный период (см., например, о процессах изменения ценностей и разрыве между молодым и старшим поколениями [9]).
Мартин Либики выделял два вида структур для вхождения чужих сообщений, даже не ценностей, условно называя их «базары» и «замки» [10]. Базар может позволить любые «чужие» сообщения, а замок пытается от них защититься. В своем интервью он говорит, что настоящей кибервойны мир еще не видел, а Эстонию и Грузию приводит в пример «создания раздражения».
На сегодня постсоветское пространство, и Украина в частности, идут между двумя стратегиями. Технически ориентированные киберспециалисты пытаются построить «стену». Но это может помочь только в случае информационной войны. Она может выстраивать защиту именно благодаря фильтрации сообщений.
Что касается смысловой войны, то невозможно остановить массовую культуру. Она объединяет в себе характеристики информационного, виртуального и коммерческого продукта, в то время как в системе информационной войны действует объединение информационного и военного или информационного и политического продукта.
Согласно закону, текст, переведенный на украинский язык на украинском телевидении, становится украинским информационным продуктом, но в нем ничего не изменилось, кроме языка. Поэтому коммерческие продукты легко проходят подобные фильтры. Не стена, а только собственный сильный текст могут служить защитой. Именно это и является главной особенностью защиты в смысловой войне.
Роберт Кларк говорит, что силу страны в кибервойне определяют не только ее возможности с точки зрения атаки, но и ее возможности в защите и киберзависимости от других [7]. То есть имеем три составляющих оперирования в киберпространстве: атака, зависимость и оборона. Интересно, что Украина вышла на четвертое место в мире по количеству собственных атак.
Продолжая идею киберзависимости, можно сказать, что существует зависимость страны и в информационном, и в смысловом измерениях. Это когда стране не хватает собственных новостей и собственных фильмов, и она заполняет эти пустоты чужим продуктом. Украина является наглядным примером этой ситуации.