Воины облаков

Ахау ещё не спал. Надоело ему. Когда их не было, только Вайта всё время ухаживала за ним. Оказывается у нашей спасённой такое красивое имя — цветок. О малышах её позаботились шаманы. Время прощания прошло и теперь её детей похоронят в городе предков. Они сблизились. Ахау и Вайта. Хотя время для чего-то большего ещё не пришло, но ей нужна была привычная работа. Готовить еду, стирать, даже умывать, ей, вечно ходившей за больными детишками, было не в тягость. И парень, ещё не знавший женщины, принимал заботливые руки на своём теле и привычно подавлял желания. Она, хоть и несколько старше его, всё ещё была молода и красива.

— Скажи, — спросил Чаупи-тута, а почему у высших шаманов знаки хищных зверей и птиц, а у Верховного всего лишь лама.

— А откуда это ты знаешь кто у нас Верховный? — удивился Ахау.

Чаупи-тута понял, что проболтался.

— Случайно услышал, — слукавил он. — А что это разьве тайна?

— Ну, раз уж случайно услышал, то не болтай. Верховному доверено слишком многое, чтоб подвергать его опасности.

— А почему же тогда он живёт в крепостишке, на самой границе?

— В крепости находятся только воины. Чужого сразу видно. Это не город, где куча людей, приходят из сёл, других городов, даже государств. В крепостях есть тайные ходы, через которые могут уйти те, кто не должен сражаться, или воины, в совсем безвыходных ситуациях. Легче отстроить крепость, чем вырастить хорошего воина.

У мальчика была ещё куча вопросов, но задать их так, чтоб не выдать себя не получалось. И он перевёл тему.

— Ахау, тебе нравится Вайта? — он смутился. — Это ничего, что я спросил?

— Ничего… Ты не сказал ничего плохого. Наверное нравится. Но ей ещё не пришло время полюбить другого. Она занимает руки, чтоб освободить голову. Ещё жива память о потеряном. Да и я не уверен. она потеряла детей. ей так нужно заполнить это место в сердце любовью. Я молод, может быть сумел бы дать ей одного ребёнка. Но моё время уходит. А я, до этого, не встречал девушки, с которой хотел бы просыпаться по утрам.

— А с ней хотел бы? — Чаупи-тута наклонил голову. — Я помню, как мама по утрам вставала, смотрела в окно, как восходит солнце, а отец подходил к ней сзади, клал подбородок на плечо и обнимал так мягко и нежно, как-будто боялся сломать.

— Твои родители любят друг друга, — с лёгкой завистью в голосе сказал Ахау. Ты нарисовал картинку, которую, я хотел бы дать своему сыну поутру. Вот откуда ты такой чувствительный и чуткий. Дети рождённые от любви — талантливы.

Чаупи-тута вздохнул.

— А как же учитель и Ирина? Что будет с ними и с их любовью?

— Наши чувства любят задавать нам вопросы, но не любят давать ответов. Я не знаю, мальчик. В любовь между двумя может вмешаться только бог. Укладывайся, завтра вам рано вставать.

Чаупи-тута лёг, натянул одеяло до подбородка и начал звать сон. Ему хотелось научиться видеть сны, когда пожелает. Он вспоминал город в сельве, и высокие стены Храма. Он не заметил, как заснул. Ему приснились крылья. Он смотрел, сквозь жёлтые глаза гарпии. Мёртвый город, оказывается, построен семилучевой звездой, с Храмом в центре. Один из лучей, направленый на юго-восток рассекала пополам каменная дорога, упирающаяся в глухой лес. Это была та самая дорога, на которой он видел ягуара. Это так необычно — видеть глазами птицы. Кроны деревьев с огромной скоростью промелькнули под ним и он ещё раз увидел кусочек дороги, мелькнувший внизу. Дальше деревья росли так густо, что только река или широкий ручей давали возможность увидеть что-то на уровне земли. Река несла кучку людей жавшихся на нескольких связаных брёвнах. Казавшихся чужими на, сотканом богом, зелёном лоскуте с тонкой коричневой ниткой реки.

С возвращением в горы вернулись дожди. Правда погода была достаточно тёплая, а дожди частые и короткие. Пушак торопил, но идти целый день в мокрой одежде малоприятно, и при первых признаках непогоды, мы, всё же, старались найти укрытие. В первый день ливень припускал четырежды. А ближе к вечеру насупилось в пятый раз. Мы как раз были недалеко от пастбища, где пастухи построили длинные навесы, под которыми и спали и готовили еду.

Дальше пойти всё равно не удалось, там решили и заночевать.

А причина остановки, простая и житейская, дала мне возможность увидеть самую удивительную операцию в своей жизни. Впрочем опыт у меня небольшой и чисто визуальный.

Один из пастухов, во время стрижки поранил палец и занёс инфекцию. Палец почернел до первого сустава и заражение грозило отвратительными последствиями. Пушак дал больному шарик, приготовленый из коки и золы киноа, которую он назвал лъипта, для обезболивания. Инструменты прокипятили, рану промыли крепким вином, настояным с перуанской мятой, и шаман очень ловко удалил палец до самой ладони. Края раны стянул и поднёс к коже крупного муравья. Тот прокусил своими жвалами оба края кожи. Вцепился, что твой бультерьер. После чего головку ему аккуратно отщипнули. Таким экзотическим швом он “зашил” рану до конца. Понадобилось с десяток насекомых. Сверху шов залили живицей дерева молье.