Воины облаков

— Я не дам этому случиться, — Пушак говорил отстранённо и холодно. — Есть моя жизнь и жизни Ведущих. И каждый юный, желающий посвящения, примет судьбу данную Храмом. На самый крайний случай, если всё же произойдёт что-то подобное, один из нас заменит погибшего и уйдёт между времён.

— Что сказала Аари, если нам не удасться изменить судьбу племени в этом круге, у нас есть ещё один? — молодой хотел расставить все точки над i.

— Нет, — носитель ламы покачал головой, — только, не спрашивай что будет. Ты же знаешь, предсказатели только говорят, что и когда нужно сделать, если требуются перемены. Говоря о том, что случится, мы закрепляем судьбу. Мы же могли обратиться к детям богов и узнать, что ждёт племя в их будущем. Но тогда судьба чачапойя не сможет быть гибкой и предсказатели потеряют точки, где смогут её изменить.

— Скажи, Верховный, — я зажала рот руками, оказывается он не просто высший, а Верховный! — а поворот ключа изменит судьбу всего мира? Пушак старался говорить спокойно, но был явно взволнован.

— Обряд поворота ключа, данного нам Инти, касается в основном судьбы чачапойя. Может быть волна, коснётся наших соседей, но, чем дальше от места Храма, тем меньше будет изменений, волна быстро угаснет. Она не коснётся того народа откуда пришли посланники. Я ведь правильно понимаю, тебя это волнует? Ты высший и должен понимать, что любовь к женщине тоже зачем-то даётся нам богами. Прими судьбу, данную Храмом, и он решит, суждено ли вам быть вместе.

— Ну, вот, теперь наши отношения обсуждаются на Совете старикакашек, а меня оттуда просто вышвырнули. Сиди на попе, жди, что Храм решит, — злость меня просто распирала. Из глаз текли слёзы, я даже забыла, что Чаупи-тута рядом. Но он тряс меня за плечо, показывая на примятую дорожку в кустах. Я опомнилась. Старики зашевелились. Очевидно, “разбор полётов” закончен.

Мы тихонько выползли из укрытия. Чаупи-тута вытер мои злые слёзы и потащил в другой конец крепости. Ну, да, типа, гуляем.

Я уселась на край стены, которая служила продолжением холма. Под ногами метров 80 до подножия. Настроению соответствовало. Мне хотелось побыть одной. Но мальчишка упрямо уселся рядом и тоже свесил ноги над краем, как-будто показывал, что разделит любое моё решение. Да нет, бог с вами, не подумайте, что я собралась сверзиться со стены. Мне было больно. Гораздо больнее, чем тогда, когда у меня был выбор. Но жизнь: счастливая, несчастная, какая угодно — это жизнь и прервать её величайшая глупость и неблагодарность. Два качества, которые я считаю наихудшими. Кто-то станет со мной спорить и выискивать другие. Это его право. Я же считаю, что глупый друг, может навредить тебе, хуже умного врага. А неблагодарность — лишает нас желания совершать добрые поступки. Вот и все мои аргументы.

Впрочем, думала я, в тот момент, совсем не об этом. И даже не о ребёнке. Пушак сказал мне, что, скорее всего, никогда не сможет иметь детей. Женщина, теряя мужчину, часто, хочет оставить себе, хотя бы, его ребёнка. Я считаю это неправильным. Эгоизмом. Мы рожаем детей, чтоб они были счастливыми. А не для того, чтоб делать счастливыми нас. Это приходит само собой, если наши дети счастливы. Для родителя, отпустить ребёнка — самое большое испытание на зрелость. А женщине, которая подменила любовью к ребёнку, любовь к мужчине, отпустить выросшее чадо вдвойне тяжело. Я такого не хотела.

Мои мысли были о том, что, если нам отведено такое малое время для счастья, я должна побороть эту глупую злость на Пушака, которая разрывала меня сейчас. Он тоже страдает. Может быть, даже больше меня. Печаль уходящего, всегда меньше, чем печаль остающегося. Проверено. Ни он, ни я, не умрём, расставшись. Но и счастливы, беспорно, будем намного меньше. Тогда, пусть столько времени, сколько дал нам бог, мы будем добрыми и чуткими друг к другу. Я вздохнула. Чаупи-тута накрыл мою руку, своей маленькой ладошкой. Господи! Пусть когда-нибудь у меня будет такой сыночек. Но, только при отце, который нужен ему не меньше матери для счастья.

Я, преувеличено аккуратно, повернулась и опустила ноги на дорожку. Подала руку мальчику и мы пошли вдоль стены, любуясь на горы в облаках и солнце, садящееся за эти горы. Пусть прийдёт ночь. Хотя бы кусочек, каждой из них, оставшихся, достанется моему любимому мужчине.

Я ничем не показала шаману, что слышала весь разговор. Но в этой нашей близости, не было обычной игривости. Я была дерзкой и жадной в желаниях. Он же, сегодня, был, наоборот, преувеличено нежен. Его пальцы едва дотрагивались до моей кожи. Он принимал мои жаркие страсти, с покорностью юной невесты. И отзывался на каждое движение моего тела. Мы одновременно дошли до самой высокой точки и я тихонько заплакала, опустив голову на его плечо.

Чаупи-тута ждал чего-то необычного от подслушанного разговора. И он это получил. Горе Ирины было ожидаемо, и он изо всех сил сочуствовал и ей, и учителю. Но, когда они занялись обычными делами, делая вид, что ничего не произошло, его мысли повернули совсем в другую сторону.