Войны Рима в Испании. 154—133 гг. до н. э.

То впечатление, которое произвели в Риме успехи Вириата, демонстрирует увеличение численности войск, которые предназначались для отправки в дальнюю провинцию в 146 г. Гай Плавтий^{192}, претор Дальней Испании в том году, привел с собой 10 000 пехотинцев и 1300 всадников (Арр. Iber., 64, 269, см. также экскурс, § 3), что было значительно больше, нежели имел Ветилий в предыдущем году. Вместе с теми войсками, которые он застал на месте, Плавтий располагал теперь весьма внушительной армией. Правда, остается под вопросом, имел ли он возможность сосредоточить все силы в одном месте, или ему пришлось держать отряды в отдельных городах для их защиты (это сообщается в отношении Тукки — Арр. Iber., 66, 282; также и Фабий Сервилиан лишь одну часть войска держал при себе: 67, 284). После этого он высадился со своей армией судя по всему в Картейе, и последовал за Вириатом в Карпетанию. При первом столкновении Вириат вновь прибег к военной хитрости с притворным бегством, и Плавтий, клюнув на приманку, отправил 4000 человек для преследования. За исключением немногих, они были уничтожены лузитанами, когда те внезапно атаковали их (64, 270). Вириат переправился через Тахо, что, в сущности, означало отход. Речь, однако, шла о том, кто займет более благоприятные позиции, и таковой для него стала «гора Венеры» (Сьерра де Сан Висенте)[155], оттуда он мог совершать набеги во все стороны. Плавтий преследовал его и дал ему сражение, в котором намеревался взять реванш. Эта попытка закончилась полным разгромом римлян, понесших большие потери. Остатки войска в совершенном беспорядке бежали в города провинции (по-видимому, дальней), где Плавтий перешел «среди лета» на зимние квартиры. Предпринимать какие-либо действия он не осмеливался (Арр. Iber., 64, 271). Теперь Вириат был свободен в своих действиях и прошел по всей области. Он требовал с жителей налога с росших на их полях злаков. Земли тех, кто не соглашался на это, он опустошал (64, 272). Это было временем его наибольшего проникновения на территорию Hispania Citerior[156]. Он совершал набеги даже за пределы кастильской горной гряды. Там ему оказала сопротивление ваккейская Сеговия (Fron-tin., IV, 5, 22)^{193}, когда она, ближайший к Карпетании город, открыто перешла на сторону римлян, несмотря на его жестокие угрозы (о не совсем ясных отношениях римлян с ваккеями см. выше, с. 80—81). Если Вириат действительно доходил когда-нибудь до области Эбро, то это вполне могло произойти именно тогда[157]. В это же время Вириат благодаря военной хитрости захватил карпетанский город Сегобригу, после того как с помощью другой уловки он заманил в засаду часть его жителей (Frontin., Ill, 10, 6; II, 4)[158].

Возможно, с того времени в его руках находились также и Тукки[159], которые затем в течение этого года неоднократно переходили с одной стороны на другую. Как передают, Вириат рассказал жителям Тукки басню, которой упрекнул их за неразумное непостоянство (Diod., XXXIII, 7, 5-6, здесь город именуется Тукке): один человек среднего возраста был женат на двух женщинах; из них одна, младшая, выдергивала из его головы седые волосы, другая, старая, — черные, так что, ощипываемый обеими, он в конце концов быстро облысел^{194}. Подобным образом ведут себя и жители Тукки: если их будут убивать римляне, поскольку Тукки обычно принадлежат Вириату, но также и лузитаны — как своих врагов, то город быстро опустеет. Этот рассказ ярко иллюстрирует тяжелое положение, в котором оказалась Дальняя Испания: римляне добивались от своих подданных верности, не в силах обеспечить им защиту по крайней мере, на протяжении длительного времени; лузитаны же требовали от них отпасть от римлян, но при этом не были достаточно сильны, чтобы утвердить свое господство на длительное время. Жители провинции оказывались против воли в положении коллаборационистов со всеми вытекающими отсюда ужасными последствиями^{195}.[160]

О времени наивысшего могущества Вириата античные авторы особенно охотно рассказывали различные занимательные истории, призванные характеризовать его личность[161]. Прежде всего, писатели моралистически изображают его свадьбу, когда он, бедный пастух из гор, женился на дочери богатого и знатного человека из Астолпы. Они подчеркивают контраст между блистательной обстановкой, в которой оказался Вириат, и его простотой, которой претили все это богатство и роскошь (Diod., XXXIII, 7,1-4)[162].