"Между тем еврей Гурко, бывший у Державина в доверенности, якобы по ревности его к благоустроению евреев, соглашаясь с его, Державина, мнением, подававший разные проекты об учреждении фабрик и прочее, пришел в один день к нему и, под видом доброжелательства, что ему одному Державину не перемочь всех его товарищей, которые все на стороне еврейской, - принял бы сто, а, ежели мало, то и двести тысяч рублей, чтобы только был с прочими его сочленами согласен... И так он (Державин) решился о сем подкупе сказать Государю, и подкрепить сию истину Гуркиным письмом, в котором видно, что на подкуп собрана знатная сумма, что на него есть умысел, и прочее, как выше видно, и при том, что чрез князя Черторижского и Новосильцева вступили уже в комитет, по воле Государя, два проекта об устройстве евреев: один на французском, а другой на немецком языке, - то все сие сообразя и представя императору, надеялся он, что государь удостоверится в его верной службе, и примет его сторону. Правда, сначала, он (Государь) поколебался жестоко, и когда Державин его спросил, принять ли деньги, предлагаемые Гуркою 200 тыс. рублей, то он в замешательстве отвечал: "Погоди, я тебе скажу, когда что надобно будет делать", а между тем взял к себе Гуркино письмо, чтобы удостовериться о всем, в нем написанном, чрез другие каналы".
"Державин, думал, что возымеет действие такое сильное доказательство и Государь остережется от людей, его окружающих и покровительствующих жидов. Между тем, по связи и дружбе с графом Валерианом Александровичем Зубовым, пересказал все чистосердечно ему случившееся, не знав, что он находится в крайней связи с господином Сперанским, бывшим тогда директором канцелярии внутреннего министерства г. Кочубея, которого он водил за нос и делал из него что хотел. Сперанский совсем был предан жидам, чрез известного откупщика Переца, которого он открытым образом считался приятелем и жил в его доме".
"И так, вместо того, чтобы выйти от Государя какому строгому против проныр-евреев наказанию, при первом собрании еврейского комитета открывалось мнение всех членов, чтобы оставить винную продажу в уездах, по местечкам, по-прежнему у евреев; но как Державин на сие не согласился, а граф Зубов в присутствии не был, то сие дело (осталось) в нерешении. Государь, между тем, делался к Державину от часу холоднее, и никакого по вышесказанному Гуркину письму не токмо распоряжения, ниже словесного отзыву не сделал".
Вскоре министр юстиции Державин перестал быть министром юстиции, а к 1804 году вышло новое положение о евреях, которое еще более усилило и укрепило обособленность еврейских общин среди русского народа. Кагал оказался победителем.
Александр I был не только императором, но и масоном. Масонами были и сподвижники первых лет его царствования. И вот, вопреки очевидной правоте честного царского слуги Г.Р. Державина, Александр I вынуждается стать не на сторону государственных интересов, а на сторону подкупленных евреями сановников.
В декабре 1821 года в Варшаве полицией были перехвачены два загадочных письма, посланные из Tурции неким евреем Соломоном Плонским. Второе из этих писем, помеченное в Одессе ноябрем 1821 года гласило: ... "Прибыл, наконец, в Одессу с четырьмя другими эмиссарами, из коих один - Катрейль из Вильны. Те новости, которые он везет, возродят по его словам, радость и надежду в сердцах верующих. Царство народа еврейского уже недалеко, и Иерусалимская молодежь и жители Иерусалима помогут нам возродить Сион. Шлю привет князьям израильским"...
По прибытии в Варшаву Плонский был арестован, и при нем найдено много загадочных бумаг. По поводу всего этого императорский комиссар Н.Н. Новосильцев писал в феврале 1822 года Государю: - "Совокупность этих писем доказывает, что у евреев, рассеянных среди всех наций, существует род тайного правительства, состоящего из раввинов, сборщиков святой земли, старшин и др. К ним можно причислить влиятельных евреев разных стран, носящих титул "князей израильских".
К концу царствования Александр I-й стал понимать многое, что вначале в масонском освещении казалось ему безвредным, стал понимать он и опасность иудо-масонства. Но по свойственной ему нерешительности и двойственности действий, он долго не решался вступить в борьбу с этим, разросшимся при его попущении, злом.