Однако для европейских добровольцев было два роковых сопутствующих явления. Во-первых, по причине признания высоких целей и возможностей этих огромных перемен на континенте мы должны были неотвратимо поменять свое мировоззрение, с другой стороны, нам при этом бросилась в глаза (ведь дух нового образа мышления был очевидно «немецким») вся та ненависть, которая за последние столетия обрушивалась на немецкий народ. В Европе индивидуалистического мышления Германия, и прежде всего Пруссия, была и остается представителем старого, связывающего человека долгом образа мышления, и ее за это недолюбливают. Любить французов
— значит открыть для себя образованность и элегантность, любовь к англичанам требует благородства и ума, понимание немцев, или даже любовь к ним, кажется, является лишь свидетельством плохого вкуса.И вот когда мы, и без того борцы с национальным и личным эгоизмом, к тому же еще стали «немцами», то мы попали в полную изоляцию, вражеский характер которой был направлен одновременно и против Германии. Но такое давление, противопоставленное честной воле, всегда вызывает противоположный результат: солдаты, изначально настроенные по-национальному и по-европейски, начали теперь видеть в Германии действительно свое второе духовное Отечество, так, как гуманисты столетия назад видели во Франции свою вторую духовную Родину. Отсюда выросла легенда об измене Родине, в которой, однако, никогда не обвиняли гуманистов в связи с Францией. Все, кто подвергся таким гонениям, были по антиконституционным законам смещены со своих постов. Наконец, нам даже отказали в праве служить офицерами в армии. Сильнее нельзя унизить любовь к своему Отечеству.
Когда же началась война Германии с Россией, мы, кажется, были единственными в своих народах, кто понял, что это могло быть только началом большого, решающего столкновения Европы с большевизмом и что в нем Европа выступала разрозненно, а не едино. Что было очевиднее, чем идея заставить немцев дать побежденным до этого народам всю мыслимую свободу, чтобы заполучить их для общей борьбы? В вопросе немедленного освобождения военнопленных, которое было проведено в разных местах с беспримерным благородством, Германия прислушалась к нашим голосам. Поэтому можно было надеяться на то, что впоследствии возникнет и Новая Европа.
А потом появилось слово «империя»…