Войсковые разведчики в Афгане. Записки начальника разведки дивизии

Дальше пошла обратная волна – начальник штаба армии отчитал начальника разведки – тот начальника разведцентра, а тот, в свою очередь, – командира ОАГр. Гнева начальника разведки армии за «подставу» я не боялся, так как для войсковой разведки только командир дивизии – царь и бог! Он нас и милует, и карает. А комдив был на моей стороне.

На следующий день я встретился с командиром ОАГр, и мое предложение было успешно принято. С тех пор мы жили, как говорится, душа в душу: и они давали нам на реализацию удобные объекты, и мы, в свою очередь, не жаловались на устаревшую информацию. Так что все были довольны.

Кроме того, ко второму году службы я обзавелся и собственной сетью информаторов из числа местного населения вокруг Кундуза. Не скажу, что она была большой, порядка 8—10 человек, но мы с переводчиком сумели найти нужных людей и имели ценную для нас информацию. Расплачивались с ними в основном трофейным оружием и боеприпасами, что было делом явно незаконным. Но что поделаешь? Ведь денег на агентурную работу нам не давали.

Хорошо помню одного из своих агентов. Официально они назывались «доброжелателями». 22-летний солдат Царандоя (МВД), по имени Карим, узбек по национальности. Познакомился с ним в ходе нескольких совместных действий, когда его рота нам придавалась. Я обратил внимание на его смышленость, неплохое знание русского языка.

Он был родом из-под Кундуза, имел обширную родню в узбекских кишлаках. В Кундузе его часто навещали родственники и друзья, иногда в части ему давали увольнение, и он сам ездил домой. Короче говоря, парень был очень перспективный в смысле разведки.

Я «влез» к нему в душу, подарив ему маленький трофейный пистолет «Стар» испанского производства. Этого добра у нас было хоть пруд-пруди, причем без особой отчетности. Для афганца оружие – святыня, самый дорогой подарок, особенно в тех условиях. На этом пистолете он мне поклялся служить, как он сам сказал – «как собака».

Не обманул. Обладая аналитическим умом, он не только сообщал известные ему факты деятельности душманов, но делал выводы и прогнозы на будущее, что наиболее ценно в разведке. Недостатком в его работе было то, что его информация касалась только определенных нескольких кишлаков и местных бандгрупп в них. Идти в другие кишлаки он не мог – не было правдоподобной легенды, это стоило бы ему жизни.

Работал с ним в основном мой переводчик Намоз, периодически выезжая в Кундуз. Там он с ним встречался в условленных местах, получал разведывательные сведения, ставил новые задачи. Полученную информацию мы проверяли по другим каналам, практически они всегда подтверждались. По его «наводке» мы провели несколько удачных реализаций, и было предотвращено несколько террористических актов в самом Кундузе и его окрестностях. Однако здесь надо было действовать очень осторожно, чтобы не раскрыть источник получения информации.

Я и сейчас иногда вспоминаю Карима, что с ним стало, жив ли он?

Еще один способ работы с местными жителями, разработанный нами, был следующим. В базарный день (это пятница, суббота, воскресенье) на одной из центральных дорог, ведущих в Кундуз, располагалась наша группа: это я, переводчик Намоз, несколько солдат-таджиков. Водитель БТР копался в машине: менял колесо, изображал ремонтные работы. Надо было убедить проходящих крестьян, что стоянка здесь вынужденная.

Мы разводили костер, кипятили и заваривали чай, выставляли конфеты, лепешки, пиалы. Крестьяне шли по дороге группами и поодиночке. Переводчик Намоз обладал замечательными качествами разведчика – мог влезть в душу кому угодно! Надо знать восточных людей, для них невозможно отказаться от приглашения к чаю. Завязывалась беседа, в ходе которой мы получали иногда и ценные сведения.

Здесь только было одно табу – нельзя расспрашивать о «духах» той национальности, к которой принадлежал опрашиваемый. То есть таджика о таджиках, узбека об узбеках и т. д. Так как север Афганистана был таким многонациональным котлом, где сами кишлаки, как правило, были мононациональными, то надо было спрашивать таджиков об узбеках, а узбеков о таджиках. Достоверность этих данных была, конечно, невысокой. Но, учитывая некоторые межнациональные распри, личную неприязнь, даже обиды на отдельных национальных главарей, кое-что из этого потока информации можно было извлечь. По крайней мере не меньше, чем получали из официальных источников.

Конечно, возникает вопрос, а какие меры мы предпринимали для собственной безопасности? Ведь так можно было заговориться, что самим в плен попасть или подвергнуться нападению. Для постороннего глаза это выглядело заманчиво: вблизи дороги стоит одинокий неисправный БТР, рядом с ним костерок и 3–4 «шурави» около него. Никто, конечно, не видит, что в БТР у пулеметов сидит пулеметчик и 2–3 разведчика, внимательно наблюдающих за местностью. Кроме них, не менее 2-х секретов, скрыто расположенных в 100–200 м вокруг. Ну и конечно, местность выбиралась такая, что было невозможно скрытно со стороны подойти к БТР.

Короче, смесь засады «на живца» и процесса опроса местных жителей.