Воители безмолвия

В проеме возникла фигура рыцаря Шуда Аль Баха, эконома и духовника Филпа. Черты его осунувшегося, напряженного лица говорили об усталости, накопившейся за две бессонные ночи, которые он провел в бдении по соседству со своим крестником, помогая ему перенести предрыцарскую медитацию. Его обычно живые, зеленые глаза были затянуты сероватой пеленой. На нем была серая сутана вместо традиционной зеленой, которую обычно носили сотрудники интендантства.

С момента, как была заперта его келья и наглухо ставнями закрыта отдушина, Филп потерял всякое понятие о времени. Чтобы никакие посторонние раздражители не могли вернуть будущего рыцаря к земным, чувственным реалиям, его отделяли от среды, погружая в полную тишину и мрак. Эти трое суток он должен был оставаться наедине с самим собой, чтобы погрузиться в озеро Кси. Остаться лицом к лицу со своей совестью. Он не имел права поглощать какую-либо пищу, ни твердую, ни жидкую, должен был оставаться все время в позе медитации и не давать себе возможности заснуть. Это продолжительное, утомительное бодрствование было испытанием, предназначенным для того, чтобы кандидат смог оценить свое искреннее и глубокое желание вступить в ряды рыцарей. Очень старые рыцари, в чьих рассказах было невозможно отличить правду от вымысла, утверждали, что раньше, в героические времена, эта медитация продолжалась не трое суток, а все тридцать, и если помыслы воина-кандидата не были чистыми, а его решимость – не абсолютной, он мог встретить свою смерть.

Когда его ментор Шуд Аль Бах в сопровождении стража, посланного директорией, приступил к официальному закрытию дверей кельи, произнеся обычное напутствие, Филп нетороплива занял позу медитации и спокойно принялся освобождать мозг от посторонних мыслей, ставших острыми и почти ощутимыми в полной визуальной и слуховой изоляции…

Здесь он следовал советам своего духовника:

– Не удерживайте свои мысли. У реки ваших мыслей есть исток – озеро Кси. Ваша собственная энергия, ваша собственная Истина. Она проявится сама, за ней не надо гоняться. А главное – безжалостно гоните сон. Если заснете, можете пройти мимо озарения. Ничего не бойтесь и забудьте о тоске. Ваш дух сам сообщит, достойны ли вы рыцарства, в чем я абсолютно уверен…

Вначале течение увлекло его к Афикит. Он понял, что ее отсутствие будет самым трудным испытанием за эти трое суток. Он стремится увидеть ее. Когда она оправится от болезни, он укроет ее своей серой сутаной рыцаря, которую считает достойной девушки. Лицо молодой женщины практически не покидает его, всплывает в момент, когда он ощущает хоть малейшее разочарование, начинает уставать или поддается сомнениям. Это сомнение постепенно, после первого успокоения духа, начинает колоть его своими отравленными остриями, подрывает расшатанные опоры веры, которую он поспешно воссоздал во время беседы с мудрецами директории и Плейсом Хартигом. Это сомнение приобретает черты и голос рыцаря Лоншу Па, изгоя, отщепенца, чьи сладкие, ранящие слова всплывают на поверхность памяти – их не стереть, они жгут, ибо пропитаны ядовитым духом истины, истины, отличающейся от той, которую громогласно провозглашают руководители монастыря.

И чем дольше и медленнее течет время, тем труднее Филпу отогнать образ Лоншу Па. Даже мертвый рыцарь изгнанник остается упорным хищником, пожирающим его сердце и внутренности. Он чувствует, что его душу поглощает душа компаньона по миссии на Красной Точке. Как крохотный грызун, попавший в когти хищника, он пытается вырваться, борется до самого конца, но вынужден согласиться с очевидным: усилия воина не могут подавить влечения к изгою с его суровым обаянием И в этот особый момент, когда решается его будущее, он не может укрыться за привычной оболочкой веры, защититься от всепроникающего сомнения. Это обнажение самых интимных мыслей вызывает в нем невероятное чувство страха. Он отдаляет срок принятия решения, вспоминает Афикит, свое детство, свою семью, долгий путь, который привел его из сбарайских джунглей сюда, в эту темную келью, пропахшую солью и йодом.

Но постоянное бегство от очевидности только усиливает, укрепляет сомнения. Слова Лоншу Па находятся ближе всего к исходной чистоте учения, которое излагалось махди начальных времен. Орден постепенно извратил его, и угроза конфликта, нависшая над ним, есть только следствие этой утери знания.