Войти в ту же реку

Марья Петровна с удивлением взглянула на новичка. Успела удержать готовую принять заказ официантку.

– Люда, пусть Гена потренируется, пока основного наплыва посетителей нет.

Гена – это он. По старой легенде, Фомин Геннадий Николаевич, рабочий зала столовой № 3, сектора А главного здания МГУ.

– Спасибо.

– Улыбаться не забывай.

Вот он, его пресловутый объект, до которого трудно было дотянуться, не вмешивая в смертельную карусель совершенно посторонних людей. Х-ха! Женщина, примерно сорока лет. Взгляд серых глаз прямой, оценивающий. А ведь она на него, как барыня на халдея смотрит… Ничего, потерпит, но перегибать палку по типу: «чего изволите?» он не будет.

– Здравствуйте!

– Новенький?

– Да. Меня Геннадием зовут.

– Наверное, поступали к нам и экзамены провалили? – предположила Горбачева.

– Вы очень проницательны. Извините, на мою работу начальство смотрит. Что закажете?

– Чашку кофе и булочку в обсыпке.

Заказ принял.

– Про начальство мог бы и промолчать.

– Ну и слух же у вас, Марья Петровна!

– Не жалуюсь.

Заказанное на подносе. Маленькая таблетка, скользнув меж пальцев, упала в чашку.

– Приятного аппетита.

Стоял у стойки, наблюдал за тем, как Раиса Максимовна маленькими глотками пьет кофе. Коварный яд. К вечеру легкое недомогание. Если врача вызовут, будет лечить простуду. Ночью кризис, перебои работы сердца, при любом раскладе, даже если определят отравление, к утру летальный исход.

– Марья Петровна. Что-то голова разболелась, можно на воздух выйти?

– Глупости. Сейчас на обед потянутся. Таблетку прими. Пятнадцать минут у тебя есть…

Со второго этажа по боковой мраморной лестнице спустился в холл, открыв тяжелую дверь, вышел на крыльцо. Всё-о!

Вот и всё. Отыграл свою роль полностью. Свободен! Он не представляет, каким будет завтрашний день. Не видит себя в нем. Есть ли вообще для него будущее? Пус-то-та. Можно было бы потягаться с ней. Побороться. Можно… Если б чувствовал, что кто-то или что-то его загнало в угол, и нет возможности оттуда выйти, нет никаких путей. Лабиринт, впустивший его в свое чрево, своими норами и ходами довел до центра. А дальше? Зачем это «дальше», если все бесполезно? Он действительно одинок в этом мире. Все, что задумал, он совершил. Но это для других. Может, хоть они теперь не познают ужасов горбачевской перестройки, ельцинского беспредела, развала Союза и двух чеченских кампаний. Нет. Он не желает, чтоб жизнь стала похожа на спираль. Каждый день, как предыдущий, ведущий все глубже вниз, в омут печали. Вторая жизнь все-таки перебор. Рассудить здраво, так одной вполне достаточно.

Остановился. Прислушался к окружающим его звукам. Город жил своей размеренной жизнью. Даже запахи ощущались. Мысль о том, что происходит прямо сейчас, заставила принять решение и воплотить его в действие, как он делал это всегда. Не стоит корчить из себя Печорина, если это не заложено в твоем сознании.

Вагон метро подвез к его конечной остановке. Вышел и тут же почувствовал, как с разных сторон платформы к нему двинулись узнаваемые силуэты людей. Не торопитесь! Ведь и ему торопиться некуда.

Грамотно взяли в «коробочку», страхуя любое действие с его стороны. Вон того узнал сразу. В Ростове виделись. Отменный боец. Только ведь сопротивляться у него намерения нет. Ну! Давай! Произноси сакральную фразу. Он подчинится неизбежному.

Услышал, что хотел:

– Решением Совета патриархов вам надлежит занять подобающее деяниям место.

Словно обрекая его на беспрекословное подчинение, на оба плеча легли ладони рук. Это за его спиной встали прежние соратники, для которых он с этой минуты изгой. Ответил стандартно, как когда-то объяснял дед, упоминая о том, что вторая жизнь некоторым не впрок пошла. Как и ему…

– Мои деяния не могут лечь тенью на дружину Белояра, ибо совершены они изгоем.

– Следуй за мной.

Странно, вот уж не думал, что у дружины в столице может быть свое узилище. Когда сводили вниз по крутым ступеням бетонной лестницы, до него дошло, что в бомбоубежище опускаются. В лихие девяностые большинство таких сооружений хитрованы от бизнеса у лужковского правительства скупили и переоборудовали под сауны и «зоны» отдыха для «своих».

Заперли его в какой-то кладовке и оставили в покое, не предоставив питья и воды. Оно и понятно, приговоренному нормальные условия создавать – излишество. А он не в обиде. Он вообще ни о чем, кроме как о «ней», не вспоминал, не задумывался. Присел на корточки на бетонном полу и словно из числа живых выпал.

«Скоро! Совсем скоро мы встретимся с тобой».

Оленька, если бы ты знала, как не просто ему пришлось прожить этот год. Юлить. Улыбаться или грустить, показывать окружающим его людям, что он такой же, как все. С мечтами, чаяниями, планами на жизнь. И все это ради одной цели, заставившей забыть даже о мести.

«Ты прости, дед! Прости! Одно отрадно, все же я сумел добраться до центра лабиринта. Дальше? Нет! Не вижу смысла искать выход. По Ольге соскучился. Никогда не верил, что так бывает. При встрече расскажу, почему твой внук не стал искать и наказывать настоящих виновников вашей смерти».