Воющие псы одиночества

Надежды на удачное замужество, которое непременно состоится, как только она избавится от сына, не оправдались, тот красивый и богатый, который рассматривался Надькой в качестве потенциального жениха, сыграть свадьбу не успел, потому как сел в тюрьму всерьез и надолго по статье «Хищение государственной собственности», да к тому же в особо крупном размере. Но в круг своих друзей-приятелей он Надьку ввести успел, так что после его ареста девчонка пошла по рукам, прилипая к тому, кто сделает больше подарков, купит больше тряпок и будет водить в рестораны. В конце концов, она таки вышла замуж, не за «делового», конечно, но за вполне приличного паренька, имеющего, помимо основной работы, еще и приработок: он в свободное время шоферил у тех самых «деловых». Родился сын Петька. Надька в очередной раз взбрыкнула из-за какой-то ерунды, собрала вещи и ушла, а через месяц подала на развод.

Совершенно непонятно, как случилось, что их развели сразу, на первом же судебном заседании, обычно при наличии детей с первого раза брак не расторгали, но здесь что-то засбоило в отлаженной системе советского правосудия. Надька пустилась во все тяжкие, подбросив Петьку бывшему мужу, и очень скоро нашла себе жениха. В годах, при деньгах и лысине, а она-то, наоборот, при молодости и красоте. Новый жених готов был принять ее с ребенком, Надька забрала у бывшего мужа Петьку, радостно переехала к будущему мужу, они зарегистрировались, но через полгода она и от этого мужа ушла. И вернулась к тому, первому, Петькиному отцу. Какое-то время все шло хорошо, и муж любил, и деньжата водились, а потом все пошло хуже и хуже. Муж Володя начал попивать, и чем больше он себе позволял, тем меньше становился приработок, поскольку ехать в машине с нетрезвым водителем желающих как-то не находилось. Надька таскала его к докторам, определяла на лечение, один раз даже на принудительное, которое вроде бы помогло, потому что Володя некоторое время не пил совсем. Впрочем, пить-то особо было не на что, это при советской власти можно было втроем прожить на две рабочие зарплаты и еще оставалось на водку. А в девяностые годы этот фокус уже не проходил.

Хоть и прибавилась третья зарплата - Петькина, но все равно жили они в такой беспросветной нищете, что хоть вешайся. Фабрика, на которой работала Надька, закрылась, и снова остались они при двух зарплатах, потому что в ее-то годы и с таким испитым лицом ее ни на какую работу не брали. Потом прошло сокращение на заводе у мужа, и он, само собой, под это сокращение попал, потому как имел репутацию человека пьющего и ненадежного. Петька денег родителям давать не хотел, у него жизнь молодая, она своего расхода требует. В общем, перебивались кое-как, начали вещи продавать, мебель и посуду по дешевке отдавали, хватались за любой заработок, хоть подъезды мыть, хоть у метро петрушкой торговать.

Вот в такой тяжкий момент их жизни и попалась им на пути холеная и обеспеченная Элеонора Николаевна.

Одиночество не так тяжело, как страх, перед ним. Из этого страха Аля и сделала то, что сделала. Она включилась в помощь Надькиной семье. Пожалела. Свободные деньги были, и немалые, и Аля занялась обустройством их быта. Дала средства на косметический ремонт квартиры и даже привела знакомых рабочих-ремонтников, которые - она точно знала - делают качественно и берут недорого. Купила им новую мебель, сходила с Надькой в ГУМ, приодела ее. Привезла новый хороший телевизор вместо того, который был продан год назад за триста рублей. Потом Надька, смущаясь, попросила денег на приличный костюм для мужа: вроде бы нашелся человек, готовый взять его на работу в какой-то автосервис, и надо прилично выглядеть. Аля деньги дала. Потом Надька еще несколько раз жаловалась на какие-то возникающие надобности и получала от Али деньги.

А потом сын Элеоноры Николаевны получил диплом и уехал в Санкт-Петербург, куда его отправила та фирма, в которой он вот уже три года работал. В Питере у этой фирмы открывался филиал, и туда требовался молодой, энергичный и имеющий специальное образование управляющий. Аля поехала вместе с сыном, чтобы помочь ему обустроиться на новом месте и наладить быт. Ее не было в Москве полгода.

Через полгода она вернулась и зашла к Надьке, навестить, узнать, как дела, не нужно ли чего. Зашла - и обмерла. Ни телевизора, ни прочих вещей, кроме, пожалуй, мебели, в квартире не осталось. Зато посреди большой комнаты, на стене, красовалась фотография Надькиного мужа Володи с повязанной по диагонали черной траурной ленточкой. Он сорвался. И за полгода пропил все, что появилось благодаря Але. Вещи, посуду, одежду. Денег все это стоило приличных, и пил он много. Его нашли в скверике возле соседнего дома, в сугробе, с бутылкой в руке.

Надька кинулась на Алю с кулаками.

- Это ты во всем виновата! - орала она, срываясь на визг. - Если бы не твои проклятые деньги, Володька был бы жив! Если бы нечего было продавать, так он бы и не продавал, и не пил бы! И не умер бы!