Воющие псы одиночества

- Андрюша, ты меня не любишь, - мягко заговорила Вера, - не надо закрывать на это глаза. Ты женился на мне исключительно из порядочности, потому что я была беременна Славиком. И когда ты только начал со мной спать, ты меня не любил, просто ты был молодым и здоровым, а я все время у тебя под боком крутилась, мы жили в одной квартире, ну кто бы устоял? Дети уже достаточно большие, чтобы мы с тобой перестали играть этот спектакль, а мы с тобой еще достаточно молоды, чтобы попробовать устроить свою жизнь. Ну скажи, разве я не права?

Конечно, она была права, Андрей это отчетливо понимал, но дети…

Расставаться с детьми он не хотел ни за что. Разговор вышел тяжелым и долгим, и в конце концов Вере удалось подвести его к финальной точке.

Она готова оставить детей мужу, но при условии, что он даст ей достаточно средств, чтобы купить квартиру в том городе, где она хочет жить, и чтобы вложить деньги в какое-нибудь дело, приносящее стабильный и удовлетворительный доход. Андрей Лозинцев, как ни странно, только, в этот момент впервые подумал о том, что женился на женщине, очень похожей на его мать. На женщине, с готовностью меняющей детей на деньги.

Кажется, кто-то из великих психологов, чуть ли не Фрейд, утверждал, что мужчины ищут в своих женах своих матерей, таким способом реализуя эдипов комплекс. Неужели правда?

Разумеется, он с готовностью принес и эту жертву. Продал загородный дом, купил на окраине Москвы самое дешевое жилье, какое смог найти, снял львиную долю со своих счетов и отдал Вере вместе с разницей между ценой дома и ценой квартиры. Они развелись и расстались. Вера купила квартиру в Баден-Бадене, она давно мечтала жить именно там, еще с тех пор, когда они ездили туда отдыхать, получила вид на жительство и исчезла с горизонта, периодически по телефону справляясь о детях. К себе она их не приглашала и в Москву больше не приезжала.

Вот, собственно, и вся история… Элеонора Николаевна, стоя в толпе прихожан, мельком взглянула на часы: без десяти двенадцать, еще несколько минут, и будут выносить хоругви. Надо же, час прошел, а она и не заметила, уйдя в воспоминания. Да, как ни крути, а Андрей - прирожденная жертва, он ведь даже со своей пассией расстался, как только развелся с Верой, пожертвовал чувствами, чтобы уделять больше времени детям. А жаль. Элеоноре эта женщина нравилась, Андрей как-то при случае их познакомил. Она была бы ему хорошей женой. Однажды Аля попыталась поговорить об этом с братом, но Андрей ответил:

- Да, Элечка, она вполне могла бы заменить Славику мать, но как быть с Диной? Она ведь знает, что я ей не отец, так каково ей будет жить не только с неродным отцом, но и с неродной матерью? Она и без того уверена, что ее никто не любит.

- Но ты же вырос с неродными родителями, и ничего, - возразила Аля. - И ты всегда знал, что они неродные, от тебя с самого начала этого не скрывали.

- Когда тебе всего три годика, можно смириться с чем угодно, а когда тебя родная мать продает неродному отцу в шестнадцать лет, это трудно принять. Для Динки это и без того огромная травма, так что не надо ее усугублять.

Он хотел жертвовать, жертвовать и жертвовать, поэтому на все доводы сестры находил весомые и разумные контраргументы. Несколько раз Элеонора Николаевна пыталась собраться с духом, чтобы поговорить с братом откровенно, попытаться объяснить ему его же собственные ошибки, его заблуждения и детские комплексы, из-за которых его жизнь складывается так чудовищно и странно, но мужества в себе не находила. Андрей всегда был для нее младшеньким, маленьким птенчиком, крошечкой, и поэтому между ними не было той глубокой дружбы, при которой позволительно лезть другому человеку в самое нутро. Какая может быть дружба, когда тебе пятнадцать, а ему - три? Или когда тебе двадцать пять и ты уже замужем, а ему только тринадцать и он гоняет с мальчишками в футбол, а на девочек даже еще и не смотрит? Сейчас Эле уже пятьдесят шесть, а Андрею осенью исполнится сорок четыре, но отношения остались такими, какими сложились когда-то, в далекие шестидесятые. Брат и сестра обожали друг друга, но друзьями не были.

«Так надо ли оберегать его от волнений и переживаний? - спрашивала себя Элеонора Николаевна, идя рядом с Инной Шустовой вокруг храма и держа одной рукой зажженную свечу, а другой придерживая обрезанную пластиковую бутылку, защищающую пламя от холодного апрельского ветра. - Я все стремлюсь его защитить, укрыть под своим крылом, а может, напрасно? Андрюша хочет жертвовать и страдать, жертвовать и страдать, а я ему мешаю. Но я так не хочу, чтобы он страдал! Я так его люблю, моего маленького, мое солнышко… Иногда я даже не понимаю, кого люблю сильнее, Андрюшку или собственного сына. Если он будет страдать, он будет счастлив. А если будет спокоен и счастлив, начнет страдать. Порочный круг какой-то».

Ладно, она подождет до завтра. Пусть завтра придут эти, «с Петровки», Аля поговорит с ними и потом решит, надо ли подключать брата.