Воющие псы одиночества

Никотин вышел. В кухне повисло молчание, в котором уже не было напряжения, а был некий вакуум, делающий невесомыми и несущественными любые вопросы, соображения и чувства. Настя подумала, что напряжение было связано с присутствием Назара Захаровича и исчезло вместе с ним.

Но почему? Неужели его неприкрытый мужской интерес к этой немолодой, но очень приятной женщине заставлял ее так нервничать? Да нет же, глупости. Никотин, конечно, вовсе не стар, и вполне нормально, если он интересуется женщинами, но напряжение и нервозность Элеоноры Николаевны возникли сразу же, едва они переступили порог квартиры, а в тот момент никакого мужского интереса дядя Назар еще не демонстрировал да, наверное, и не испытывал. Что там можно было испытывать-то, в полутемной прихожей, когда еще и двух слов не было между ними сказано?

- Анастасия Павловна, - неожиданно заговорила Лозинцева, - можно задать вам вопрос?

- Да, конечно, - рассеянно отозвалась Настя, думая о своем.

Но Лозинцева снова умолкла. Она сидела, отвернувшись к окну, за которым капал холодный апрельский дождик, и в какой-то миг Насте показалось, что она плачет вместе с этим нескончаемым безрадостным дождем. Плачет точно так же безрадостно и нескончаемо.

- Вы что-то хотели спросить? - напомнила она.

- Нет, извините… Это я так.

- Ладно. Тогда я спрошу, если позволите. Вы считаете правильным, когда дети знают правду о своем происхождении?

- Да, - твердо ответила Элеонора Николаевна, - я считаю это правильным. В принципе.

- А не в принципе?

- А не в принципе, то есть в данном конкретном случае - не знаю. До недавнего времени я была уверена, что родители правильно воспитывали нас с Андреем, и я радовалась, что Андрей точно так же воспитывал своих детей, и родных, и неродных. Неважно, чья кровь в тебе течет, важно, какой ты человек. Разве это неправильно?

- Правильно, - согласилась Настя. - А почему до недавнего времени? Что-то произошло?

- Ничего. Просто, наблюдая за Диной, я засомневалась. Есть принципы, основополагающие правила, но есть и конкретные, живые люди, которые выбиваются из рамок этих жестко заданных правил. Ярославу было удобно в этих рамках, как было удобно и нам с Андрюшей, и Кристине было удобно. А Дине это оказалось не по силам. И я вот уже который день задаю сама себе вопрос: разве правда может искалечить человеку жизнь? Ложь да, может, и тому есть множество примеров, но правда? А вот, оказывается, может. И как же тогда жить? Где тот предел, за которым правда и открытость становятся смертельно опасными? Правда и честность позитивны, то есть в них должно быть созидающее начало, как во всем позитивном, и вдруг я столкнулась с тем, что правда не созидает, а разрушает и калечит. Значит, вся наша этика неверна. И я растерялась.

- Вы очень откровенны, - заметила Настя, стараясь не показать удивления.

- Мне нечего скрывать, - ответила Лозинцева дрогнувшим голосом. - А… ваш коллега…

- Что?

- Вы ему будете пересказывать то, что я вам сейчас сказала?

- Если не хотите - не буду. Для нашего исследования это значения не имеет.

- Мне все равно, - голос Лозинцевой внезапно стал жестким.

В кухню вернулся Никотин, лицо его выражало удовлетворение и любопытство одновременно. Он не стал присаживаться за стол, остался стоять, и Настя поняла, что пора уходить. Все, что ему было интересно, он выяснил, а больше из Лозинцевой все равно ничего не вытянуть. Огромный блок вопросов остался без ответов, и касались эти вопросы в основном периода беременности Веры Лозинцевой, когда она носила Кристину, и раннего детства девочки. Тут мог помочь только Андрей Николаевич, если уж нельзя добраться до матери.

Но те же самые вопросы нужно было задать и матери Тани Шустовой, ведь вчера Настя разговаривала с ней без подготовки, до того, как психолог объяснил ей самые азы. Раз уж она все равно в этом районе…

- Вы не могли бы позвонить Инне Семеновне? - спросила она Лозинцеву. - Мне нужно задать ей еще несколько вопросов, я вчера не успела.

Элеонора Николаевна молча потянулась к телефону, поговорила с приятельницей и передала Насте трубку. Они договорились встретиться в кафе, неподалёку, дома у Шустовой был нетрезвый и агрессивно настроенный муж, а на улице шел дождь. Они попрощались и ушли.

- Зачем вам понадобилась Дина? - не сдержала любопытства Настя, когда они сели в лифт.

- Да я альбом с фотографиями смотрел и все прикидывал. Девчонка сказала, что фотографий Кристины в альбоме нет, потому что их мать с собой забрала. Ну, это я могу понять, это объяснимо, но почему остались фотографии двух старших детей? И Дины, и Ярослава на этих фотках навалом. Что же она, не взяла с собой их фотографии? Как же так? Почему?

- С чего вы решили, что не взяла? Может, взяла, просто их было много, и часть осталась дома.

- А Кристининых фоток почему не осталось? Их, выходит, мало было, так, что ли? В общем, неувязочка какая-то мне тут показалась, вот я и решил у Дины спросить.

- А почему у Дины, а не у Элеоноры? - не отставала Настя.

- Да потому, дочка, что мне еще кое-чего показалось, вот я и проверил.