Вокализ №3

Возраст бабушки уже подбирался к семидесяти, но она оставалась стройной, подтянутой, жилистой и энергичной. Ела, что хотела, и не набирала вес. Держала спину, даже когда вставала ночью в туалет, и категорически не употребляла фруктов на ночь. Мама Туля была совсем другой закваски и даже некоторое время подозревала, что ее удочерили. Флегматичная, с поплывшим контуром лица и тела, хотя ей натикало всего сорок пять, и с вечным желанием что-то пожевать. Хоть хлеба горбушку. Она постоянно сидела на каких-то сомнительных диетах и одолжила у испанцев принцип ничего не доедать до конца, оставляя в тарелке две ложки пасты или два глотка томатного сока. Только это не спасало, и ее бедра продолжали раздаваться, рыхлеть, и кожа все больше напоминала кефир, в который только что всыпали горсть соды, погашенной уксусом. Бледная, с вечно натертыми пятками и болтающимися неопрятными лентами пластыря. С пухлыми локтями, коленями, плечами и подбородком. Считала, что поправляется даже от воды, и кабачковый суп-пюре с цветной капустой и брокколи для нее – как мертвому припарка. Одевалась невзрачно и, если бы изобрели плащ-невидимку, не снимала бы его даже в бане. Постоянно грустила и смаковала тоску. Приходила с работы – а она работала аккомпаниатором в педагогическом училище №2 – и первым делом прятала пальцы в муфту. Отогревала их на батарее или замачивала в теплых солевых ванночках. Жаловалась на холод в классах и на безответственность учеников. Вечно мерзла и даже дома не снимала флисовый спортивный костюм и угги, со съехавшими в стороны задниками. Сидела вся такая несчастная, отечная и смотрела вдаль, словно хотела достать взглядом макушки бучанских сосен или раствориться в пепельном киселе проплывающих грозовых облаков. Листала Гюго «Последний день приговоренного к смерти» и дремала в ожидании сериала «Цвет черемухи». Бывало, смотрела конкурсы красоты и обреченно вздыхала, наблюдая тугие, будто резиновые, попки:

– Мне такой никогда не быть.

Любочка подкатывала ей под ноги гантели и в каждый день рождения дарила абонемент в спортзал, только мама была непреклонной:

– Зачем ты тратишься? Все равно не поможет!

Оживлялась только при виде журналов по флористике и возможности поковыряться в земле. Всякий раз, когда бабушка отправлялась в гости к подруге в Белую Церковь, принималась за составление свободных, ассиметричных букетов или бутоньерок размером с кулак. С размахом пересаживала орхидеи, выстилая горшочные днища керамзитом и обломками кирпичей, найденных на стройке, выращивала в старых чайных чашках рукколу, а в суповых – шпинат. Строила прищепочные заборы, оживляя их бабочками, купленными в магазинчиках бесполезных вещей. А потом возвращалась «генеральша», и композиции отправлялись в мусорное ведро. Тулины глаза тускнели, исчезали, будто звезды с размытого рассветом неба, а потом ее накрывала привычная инфантильность и состояние сомнамбулы. Иногда женщина шепотом признавалась дочери:

– Мне кажется, что моя собственная мама высасывает из меня жизнь. Посмотри, какая она бодрая, несгибаемая. Настоящий оловянный солдатик, а я не могу ни уснуть толком, ни проснуться.

Люба-маленькая кивала. Соглашалась. Регистрировала Тулю на сайтах знакомств и жестко ретушировала ее фото, убирая объемы, складки и простоватость прически. Подтягивала контур лица и затирала припухлость нижних век. Водила мать на импровизированные джазовые концерты и камерные чтения Бродского с плюшками и романсами Коломбины. На «Книжный Арсенал» и игру «Монополия» в креативном пространстве «Времени вагон».

Сама же девушка носилась по дому как угорелая и хваталась за все подряд. Вечно в растянутых футболках, лосинах и в наушниках, слушая альбомы Дэвида Гарретта. Бабушка дежурно делала ей замечания, продолжая красиво срезать спиралью грушевую кожицу, как требовали того правила этикета. Она ненавидела молодежную моду: все эти сникерсы, дырявые джинсы, подвернутые штанины брюк до середины икры, пальто-пледы и шарфы-снуды размером с огромный дивандек, считая их дешевым юношеским протестом. А еще безостановочно осуждала правительство и критиковала мужчин. Ругала их походку, лень, сутулость, неряшливость, неверность, вранье и примитивизм:

– Мы – образованные, в оперном выросли, «Хованщина» и «Травиата» разобраны до последней синкопы. Пастернак – почти весь наизусть, а им только борщи подавай понаваристей, спиннинги да спортивный канал. И потом, что ты слушаешь? Ты видела, как выглядит этот скрипач? Нельзя играть серьезную музыку с мотней по колено, да еще обвешенным цепями, перстнями и в готических сапогах. Он же исполняет великие произведения Альбинони и Римского-Корсакова. Где уважение к вечному?

Мама Туля привычно кивала и пододвигала кресло к окну. Казалось, она даже не слушает и ни во что не вникает. Иногда комментировала, но, как правило, невпопад. Могла протяжно вздохнуть и, на манер Ренаты Литвиновой, заметить:

– А небо-то сегодня зарябило. И самолеты разленились. А один и вовсе упал за горизонт.