Вокруг Апокалипсиса

Полное отсутствие инстинкта самосохранения и святая уверенность, что в Риме его примут так же, как ранее в протестантских Англии и Германии или католических Париже или Праге, да еще дадут кафедру для проповедей в университете, сыграли с Бруно дурную шутку — такое поведение можно объяснить или гипертрофированным самомнением, которое Ноланцу было свойственно, или мессианским чувством, а скорее всего, сочетанием обоих факторов.

Больше того, Бруно, очевидно, не считал себя еретиком, вовсе наоборот: ему и только ему был открыт немеркнущий свет истины; он сам пишет о себе в третьем лице — «Хотя я и не вижу твоей души, по идущему от нее сиянию я понимаю, что внутри у тебя солнце или даже больший светильник».

По приезде в Италию он сначала живет в Падуе, занимаясь магическими практиками и диктуя трактат «De vinculis in genere», повествующий о магических сцеплениях посредством любви и сексуальности, изучает герметические печати и влияние демонических сил — согласимся, от науки в нашем понимании такие практики весьма далеки. Затем Бруно переезжает в Венецию, в дом Джованни Мочениго, и пытается начать его обучение «искусству памяти».

Палаццо Мочениго в Венеции, где жил Джордано Бруно. Современное фото.

Что же произошло спустя почти два месяца? Почему венецианский аристократ не задумываясь сдал Бруно инквизиции? Окажись приглашение в Венецию заранее подготовленной ловушкой, надо думать, что Ноланца арестовали бы сразу же, а не тянули столько времени, да еще позволив несколько месяцев провести в Падуе.

22 мая 1592 года Мочениго вместе со своим слугой и полудюжиной крепких гондольеров запирает Джордано Бруно на чердаке своего палаццо, а 23 мая за подозреваемым являются стража и отцы-инквизиторы, препровождая его в тюрьму. Новый вопрос: зачем Джованни Мочениго нанял отличавшихся хорошей физической силой гондольеров — чего он опасался? Бруно был худощав и невысок ростом, к чему такие предосторожности?

Ответ, возможно, кроется в словах Мочениго, указавшего в доносе инквизиции, что «счел его [Бруно] одержимым». Судя по многочисленным свидетельствам, неконтролируемые и шокирующие припадки бешенства случались у Ноланца постоянно, причем во время приступов ярости «он говорил ужасные вещи», это не считая несносного конфликтного характера. Добавим сюда запись Рафаэля Эглина из Цюриха, о странной привычке Бруно диктовать тексты стоя на одной ноге, очевидная мания величия, воспоминания очевидцев о лекциях в Оксфорде с их вычурным и малопонятным языком.

Джордж Эббот, впоследствии архиепископ Кентерберийский, так пишет о Бруно: