комства я почувствовал к этой семье большую симпатию.
Барышни Шавровы много читали, им были известны многие произведения
тогдашних новейших русских и иностранных писателей, причем последних они всегда
читали в подлинниках. Я же был тогда знаком с иностранной литературой только по
плохим переводам, чисто макулатурного свойства, и в разговорах с ними меня это очень
стесняло. Это меня заставило приняться за изучение языков, и я, овладев английским,
французским и итальянским языками, стал переводчиком.
Достаточно упомянуть, что с того времени, кроме бесчисленного множества разных
мелких журнальных и газетных статей и драматических произведений, мною переведено с
иностранных языков 43 больших тома убористой печати.
Старшая из сестер, Елена Михайловна, оказалась писательницей, и о помещении
того или другого ее произведения в печати иногда хлопотал Антон Павлович. Он очень
одобрял ее дарование, советовал ей развивать его и работать как можно больше, но, как
женщина своего круга и к тому же не нуждавшаяся в самом необходимом, она не
придавала особого значения своему таланту. Подписывалась она под своими
произведениями «Шастунов» и вела с Антоном Павловичем переписку. Письма к ней
вошли в собрание чеховских писем, изданных нашей сестрой, Марией Павловной, где
Елена Михайловна пожелала скрыть свою фамилию под инициалами «Е. М. Ш.». Между
Антоном Павловичем Чеховым и «Е. М. Ш.» установилась хорошая и прочная дружба.
Чехов старался продвинуть ее рассказы в печать и часто достигал этого, но всегда журил
ее за то, что она мало обращает внимания на свой талант и редко пишет. Приезжая из
Мелихова в Москву по делам, он {198} иногда заранее списывался с нею и любил
позавтракать вместе в «Большой Московской» или в «Эрмитаже». Она называла его своим
«cher maНtre»* – так он и подписывался в письмах, которые к ней посылал. Она
превосходно пела, и было в ней что-то такое, что надолго упрочивало с ней дружбу. Ее
фотография до сих пор хранится в его кабинете в Чеховском доме в Ялте.
Вторая из сестер, Ольга Михайловна, впоследствии стала известной актрисой,
разорвав с тем кругом, в котором жила, и выступала довольно удачно в ролях
классического репертуара. Ее фамилия по сцене была Дарская. Узнав, что она поступила
на сцену – а это было для нас совершенной неожиданностью, – Антон Павлович в
разговоре со мной это искренне одобрил и назвал ее умницей.
Когда Антон Павлович жил в Мелихове и ему понадобилось усилить ресурсы на
постройку школ, то обе сестры любезно предложили свои услуги, приезжали из Москвы в
Серпухов и устраивали любительский спектакль, причем привели местную публику в
изумление роскошью своих нарядов, блеском брильянтов и талантливой игрой.
В 1889 году Чехов снова имеет дело с театром. Служивший у Корша актер Н. Н.
Соловцов, подвизавшийся в чеховском водевиле «Медведь» и имевший в нем огромный
успех, отошел от Корша и вместе с актрисой Абрамовой открыл в Москве, на Театральной
площади, свой собственный театр. Но дела их не пошли. Не было боевых пьес.
Оставалось рождество и затем масленица90, на которые только и можно было возлагать
серьезные надежды. Но, чтобы сорвать сбор, нужно было иметь какую-нибудь
значительную пьесу, а ее-то у Соловцова и не было. Тогда он обратился к Чехову: {199}
– Поддержите, Антон Павлович, выручите, дайте пьесу.
До наступления рождества оставалось всего каких-нибудь десять – двенадцать дней.
Соловцов предлагал тысячу рублей – условия были заманчивы. И вот брат Антон
принялся за пьесу «Леший». Каждый день он писал по акту, я переписывал их в двух
экземплярах, Соловцов приезжал и отбирал эти экземпляры и посылал их с кондуктором в
Петербург на цензуру. Работа кипела. Брат Антон писал, Соловцов сидел сбоку и
подгонял, я переписывал – и, таким образом, пьеса к сроку была готова, прошла несколько
раз подряд, автор получил за нее тысячу рублей сполна. Соловцов все-таки «прогорел», а
брат Антон остался своей пьесой недоволен. Да и нельзя было остаться ею довольным.
«Леший» был написан наспех и поставлен у Соловцова ужасно. Необыкновенно тучная и
громоздкая актриса М. М. Г.91 взяла на себя роль молоденькой первой инженю; первый
любовник Рощин-Инсаров, объясняясь перед ней в любви, не мог заключить ее в свои
объятия и называл ее прекрасной. Зарево лесного пожара было таково, что возбуждало
усмешки. Брат Антон тогда же снял «Лешего» с репертуара, долго держал его в столе, не
разрешая его ставить нигде, и только несколько лет спустя переделал его до
неузнаваемости, дав ему совершенно другую структуру и заглавие. Получился «Дядя
Ваня». В «Лешем» Антону Павловичу очень понравился актер Зубов, и действительно,
этот премьер абрамовской сцены был тогда великолепен.