видимому, главной причиной его поездки на Сахалин было осознание того, что, как он
писал А. С. Суворину, «Сахалин – это место невыносимых страданий, на какие только
бывает способен человек вольный и подневольный... Жалею, что я не сентиментален, а то
я сказал бы, что в места, подобные Сахалину, мы должны ездить на поклонение, как турки
ездят в Мекку. . Из книг, которые я прочел и читаю, видно, что мы сгноили в тюрьмах
холоду в кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, развращали, размножали
преступников и все это сваливали на тюремных красноносых смотрителей. Теперь вся
образованная Европа знает, что виноваты не смотрители, а все мы...» (9 марта 1890 года).
Отправляясь в такой дальний путь, Антон Павлович и все мы были очень
непрактичны. Я, например, купил ему в дорогу отличный, но громоздкий чемодан, тогда
как следовало захватить с собой кожаный, мягкий и плоский, чтобы можно было на нем в
тарантасе лежать. Нужно было взять с собою чаю, сахару, консервов, – всего этого в
Сибири тогда нельзя было достать. Необходимо было захватить с собою лишние валенки
или, наконец, те, которые им были взяты с собою, предварительно обсоюзить кожей. Но
всего этого мы не сделали. А между тем нашего путешественника ожидали впереди
«страшенный холодище» днем и ночью, необыкновенное разлитие рек, борьба «не на
жизнь, а на смерть» с препятствиями, полное отсутствие еды в дороге, кроме «утячей
похлебки», а затем – глубокая грязь, в которой он «не ехал, а полоскался», и далее – жара,
пыль и удушливый дым от громадных лесных пожаров. Легочный процесс тогда еще не
особенно сильно давал себя знать. Привыкший к простому образу жизни, умевший
удовлетворяться лишь самым малым и не жаловавшийся ни на что, Антон Чехов бодро
продолжал свой путь.
В его отсутствие судьба забросила меня в город Алексин Тульской губернии,
расположенный на высоком берегу Оки. Это был тогда жалкий городишко, только в 700
жителей, но отличавшийся великолепным климатом. Окрестности его были
очаровательны. Вид с кручи, с того места, где находится собор, вниз на Оку, на
протянувшийся через нее, как кружево, железнодорожный мост, {225} на поселок со
станцией на том берегу, а главное, на большую дорогу, обсаженную березами, и рядом с
ней на железнодорожное полотно, в особенности когда шел поезд, – не поддается
описанию. По ту сторону у самой станции, на лужку, некто Ковригин выстроил три дачки.
Из одной дачи был виден весь железнодорожный мост и круто поднимавшийся
противоположный берег Оки. Я и не воображал тогда, что эта дачка сыграет в нашей
жизни роль.
8 декабря со скорым поездом в пять часов вечера Антон Чехов возвратился в Москву.
Еще из Одессы он дал мне в Алексин телеграмму, чтобы я встретил его именно в Москве
вместе со всеми родными. Так как мы поджидали его к десятому, а он приехал на три дня
раньше, то пришлось спешить, и мы с матерью, которая в это время гостила у меня в
Алексине, решили выехать к нему навстречу в Тулу, так как добраться до Москвы раньше
его мы все равно не успели бы. Когда мы подъехали к Туле, скорый поезд, на котором ехал
Антон, уже прибыл с юга, и брат обедал на вокзале в обществе мичмана Глинки,
возвращавшегося с Дальнего Востока в Петербург, и какого-то странного с виду человека-
инородца, с плоским широким лицом и с узенькими косыми глазками. Это был главный
священник острова Сахалина, иеромонах Ираклий, бурят, приехавший вместе с Чеховым и
Глинкой в Россию и бывший в штатском костюме нелепого сахалинского покроя. Антон
Павлович и Глинка привезли с собою из Индии по комнатному зверьку мангусу103, и, когда
они обедали, эти мангусы становились на задние лапки и заглядывали к ним в тарелки.
Этот сахалинский иеромонах с плоской, как доска, физиономией и без малейшей
растительности на лице и эти мангусы казались настолько диковинными, что вокруг
обедавших собралась целая толпа и смотрела на них разинув рты. {226}
Письмо Мих. П. Чехова к А. П. Чехову из Святых Гор Харьковской
губернии на Сахалин, на английском языке104.
Публикуется впервые. Архив С. М. Чехова. {227}
Сахалин. Александровск. Порт.
Дом-музей А. П. Чехова в Ялте.
– Это индеец?– слышались вопросы. – А это обезьяны?
После трогательного свидания с писателем я и мать сели с ним в один и тот же вагон,
и все пятеро покатили в Москву. Оказалось, что, кроме мангуса, брат Антон вез с собой в
клетке еще и мангуса-самку, очень дикое и злобное существо, превратившееся вскоре в
пальмовую кошку, так как продавший ее ему на Цейлоне индус попросту надул его и
продал ее тоже за мангуса.
В Москву мы приехали уже при огнях, и не успел наш поезд подойти к вокзалу, как в