– Что ж я могу для вас, голубчик, сделать?– ответил он. – Как раз и у меня-то самого
сейчас денег, как говорится, кот наплакал. Давайте раскинем умом!– Он подумал. – Вот
что, – продолжал он. – Рисковать – так рисковать! Я напишу сейчас записку к миллионеру
Аса-{217}фу Баранову, а вы снесите ее к нему на Новинский бульвар и, ничего не говоря,
суньте ему ее в дверь. Больше ничего!
Я отправился на Новинский бульвар, сунул Баранову записку в дверь и безнадежно
поплелся восвояси. Вечером я получил от Баранова конверт; в нем оказалась записка
следующего содержания: «В кассу Курского вокзала в Москве. Предоставить г-ну Чехову
для двух больных отдельное купе 1-го класса Москва – Таганрог».
На Новинском бульваре жил брат знаменитого драматурга А. Н. Островского, Петр
Николаевич. Когда Антон Павлович писал свою «Степь», А. Н. Плещеев сообщил ему из
Петербурга, что у него есть в Москве друг, именно Петр Николаевич Островский, который
обладает замечательным критическим талантом, но так робок, что боится выступать в
печати. При этом, писал А. Н. Плещеев, это поразительно добрый и образованный
человек. И действительно, вскоре после этого к нам пришел уже пожилой рыжий человек,
который отрекомендовался Петром Николаевичем Островским. Антон Павлович усадил
его, и между ними начался тотчас же чрезвычайно интересный разговор о литературе; я
сидел тут же и слушал его. Когда Петр Николаевич ушел, очень надымив в кабинете
плохой сигарой, то брат Антон Павлович сказал мне:
– Замечательный критик! А сколько погибло цивилизаций и великолепных
произведений искусства только потому, что в свое время не было хороших критиков!
Через несколько времени, окончив свою «Степь», Антон Павлович позвал меня к
себе и вручил мне ее со словами:
– Миша, отнеси это к Островскому, пусть он прочтет! {218}
Я понес рукопись к Петру Николаевичу на Новинский бульвар и имел удовольствие
познакомиться у него с сестрой и матушкой нашего великого драматурга. Меня приняли
очень ласково, причем Петр Николаевич убеждал меня изучать языки, а сестра его,
Надежда Николаевна, расспрашивала меня, в каких детских журналах я сотрудничаю.
Оказалось, что и она тоже пописывала детские рассказы.
Кажется, на другой или на третий день после того, как Чехов послал Островскому
только что законченную рукопись «Степи», Петр Николаевич сам занес к Антону
Павловичу его «Степь» и при ней толстое письмо. Он не вошел к нам в дом, а позвонил и
подал их через дверь, – вероятно, постеснялся из скромности. В конверте оказалась
пространная критика «Степи», которая очень понравилась автору своей деловитостью.
Говоря об Островских, мне хочется не забыть и того, что я знал об отношениях
старших братьев. У Александра и Петра Николаевичей Островских был брат Михаил
Николаевич, министр государственных имуществ, необыкновенный сухарь и самый
заядлый петербургский чиновник. Антон Павлович любил рассказывать про него
следующую историю.
– Бывало, драматург А. Н. Островский после представления какой-нибудь своей
пьесы в Александринском театре прображничает с актерами всю ночь и, когда уже
поздним утром возвращается с перегаром домой, вдруг вспоминает, что у него в
Петербурге есть брат-министр, которого по родству следовало бы навестить. Он
приказывает извозчику ехать прямо в министерство. Михаил Николаевич уже у себя в
кабинете. Докладывают. «Проси». Входит прокутивший всю ночь драматург.
Не отрываясь от бумаг, министр указывает ему на кресло и продолжает подписывать.
{219}
– Да, брат Миша, – начинает драматург, – и кутнули же мы здорово! Горбунов
сочинил такой, брат, монолог, что пальчики оближешь. А такой-то... черт его подери, был в
ударе и такое рассказывал, что до сих пор животики от смеха болят. А потом поехали к
цыганам... А после этого всей компанией отправились на Новую деревню и, чтобы не
мутило, выпили у какого-то лавочника по ковшу огуречного рассольцу. .
Министр резко откидывается на спинку кресла, бросает перо и сухо обрывает брата:
– Ничего я не вижу, Саша, в этом хорошего!
Драматург поднимается и с укоризной отвечает:
– А что ж, по-твоему, эти твои бумаги лучше?
И братья расстаются.
Из встреч в корнеевском доме я не забуду и следующую. Однажды вся наша семья
сидела наверху (мы кончали обедать), когда вдруг внизу послышался звонок. Сестра кого-
то ожидала, вышла из-за стола и стала спускаться вниз. Я ее опередил и, так как
пришедшему никто не отворял, сам отпер парадную дверь и впустил гостя. Это был
невысокого роста человек с окладистой широкой бородой.
– Я Короленко... – сказал он.
Боже мой! Короленко! Вот неожиданность!
Мы все уже давно были знакомы с его произведениями, увлекались ими, а «Сон
Макара» я знал чуть не наизусть.