Вокруг Чехова

статьи обратно с ехидными ответами в «Почтовом ящике», и, после того как он поместил в

ней около десятка статеек, тот же «Почтовый ящик» «Стрекозы» переполнил чашу

терпения брата следующим ответом: «Не расцвев, увядаете. Очень жаль. Нельзя ведь

писать без критического отношения к делу». Антон обиделся и стал искать себе другой

журнал. К «Будильнику» и «Развлечению» он тогда относился недоверчиво, а подходящего

органа не нахо-{97}дилось. Если не ошибаюсь в хронологии, то как раз в это время группа

московских писателей затеяла издавать литературный сборник «Бес», к участию в котором

пригласили Антона и в качестве художника – Николая. Вместе с другим художником, А. С.

Яновым, Николай с азартом принялся за иллюстрации, Антон же собирался написать туда

кое-что, да так и не собрался. «Бес» вышел без его материала. Брат Антон остался без

заработка, но его вскоре выручил «Зритель». Как потом оказалось, журнал этот стал

специально «чеховским», так как в нем все литературно-художественное производство

целиком перешло в руки сразу троих моих братьев – Александра, Антона и Николая,

причем Александр, кроме того, стал еще заведовать в «Зрителе» секретарской частью.

Помещался этот журнал на Страстном бульваре, в доме Васильева, недалеко от Тверской.

Я ходил туда после гимназии каждый день.

Основателем «Зрителя» был некто Вс. Вас. Давыдов, у жены которого была модная

мастерская, а у него самого – небольшая типография. Он занимался, кроме того,

фотографией и был необыкновенным энтузиастом. Планы его были всегда грандиозны и

масштабы безграничны. Когда он что-нибудь затевал, то размахивал руками и говорил с

таким увлечением, что брызгал во все стороны и то и дело свистел:

– И будет у меня – фюить!.. – и то, и это... А потом я разверну это дело – фюить!.. –

так широко, что чертям тошно покажется – фюить! – И так далее.

Только что стала входить в употребление цинкография. Все существовавшие в

Москве иллюстрированные журналы печатались литографически, только одна «Стрекоза»

в Петербурге пользовалась цинкографическими клише (ее издавал цинкограф Герман

Корнфельд).

Давыдов ухватился за цинкографию с увлечением и, выражаясь словами Антона

Чехова, стал портить рисун-{98}ки своих художников. Цинкографическую мастерскую он

устроил сам, своими

«Девица в голубом». Картина Н. П. Чехова, масло, 1881.

Гос. музей-заповедник А. П. Чехова в Мелихове. {99}

руками, и она была чрезвычайно примитивна. Три ящика, обмазанные смолой и

наполненные раствором азотной кислоты, парами которой Давыдов дышал с утра до

вечера и с вечера до утра, и валик с черной краской, которой он накатывал переведенные

на цинк рисунки, – вот и все устройство цинкографии. С такими средствами и без гроша за

душой он начал издавать журнал «Зритель». Журнал этот должен был выходить (фюить!)

по три раза в неделю, должен был (фюить!) затмить собою все другие московские

журналы, должен был стоить (фюить!) всего только три рубля в год и с первого же номера

приобрести (фюить!) не менее 20 тысяч подписчиков! Кажется, Вс. Вас. Давыдову

помогали материально в этой затее служивший в одном из московских банков О. И.

Селецкий и помощник присяжного поверенного Озерецкий, потому что, кроме братьев

Чеховых да еще провинциального актера Стружкина, вечно толкались в редакции

«Зрителя» и они. Стружкин писал стихи под псевдонимом «Шило», и брат Антон острил

над ним, что это шило колет не острым концом, а тупым. По-видимому, у Озерецкого

вовсе не было адвокатской практики, потому что для своей рекламы он затевал

фантастические дела. Так, по его проекту мои братья Антон или Александр, кто-нибудь из

них двоих, должен был подать мировому судье жалобу на то, будто Стружкин разбил о его

голову гитару. Процесс должен был перейти потом в мировой съезд, принять

юмористическую окраску и попасть затем в печать прямо из-под пера Антона или

Александра, причем в судебном отчете собственного изготовления проектировалось

привести и защитительную речь нашего «талантливого и подающего громадные надежды»

адвоката Озерецкого.

Редакция «Зрителя» была более похожа на клуб, чем на редакцию. Сюда, как к себе

домой, сходились каж-{100}дый день ее члены, хохотали, курили, рассказывали анекдоты,

ровно ничего не делали и засиживались до глубокой ночи. Служитель Алексей раз десять

подряд обносил всех чаем; тут же сидел сортировщик из почтамта Гущин, который

почтительно прислушивался к разговорам и подбирал адреса подписчиков по трактам и

местам. Каждую трактовую ведомость он подписывал так: «Сортир. Гущин». За это его

прозвали «Ватерклозетом».

В это время в типографии у Давыдова случилась презабавная история. Кто-то