Вокруг да около

Но затем, не желая обижать любознательность старика, начинает популярно разъяснять закон о сохранении вещества.

— Не растет, говоришь? — опять вскакивает Игнат. — А в наших навинах бывал? Раньше камня на поле не увидишь, а сейчас плуг отскакивает. Откуда же камень взялся, раз земля не растет?

В зале шум, хохот, визг.

Но вот люди успокоились, лекция продолжается. Проходит еще какое-то время, и снова голос Игната:

— Не чую! Чего бубнит, как дьячок.

На в тот раз, отогнув платок от уха, он обращается к сносму сыну, который всегда сидит при нем.

Кирька, с удовольствием исполняя обязанности переводчика (его так и зовут в деревне — переводчик), изрекает:

— Про урожай говорят.

— Про урожай? А, про урожай!.. — горячится Игнат. — тогда ответь, снова наскакивает он на лектора, — что выгоднее сеять: березу или жито?

Переводчик, как бы желая помочь лектору, кричит на ухо старику:

— Вопрос не ясен.

— Не ясен? — Тут уж Игнат доподлинно выходит из себя. — Мать твою так… не ясен! Сходи в те же навины.

Раньше мы с полей хлеб возили, а теперь дрова.

Кирьку вызывали в сельсовет: «Уйми старика. За такие речи раньше, знаешь бы, что было?»

— Правильно, товарищи… Это вы верно подметили, — соглашался Кирька. Старик зашибает. Ну тольки я перечить отцу не могу. Не так воспитал. Это вы тоже поимейте в виду, товарищи…

В доме Поздеевых много говорят в деревне. И не только говорят, а каждый пеший и конный останавливается возле него.

Дом строили по-новому, на городской манер: кухня, спальня для Кирьки с женой, комната для стариков и детская — Кирька, по его словам, запланировал на семилетку семь сыновей и, надо сказать, с планом справляется (жена его постоянно ходит с брюхом).

И еще была одна диковинка в доме Поздеевых — мезонинчик, или чердак по — здешнему, да не просто какой-то там курятинчек дощатый под крышей (такие теперь не редкость в новых домах), а настоящая комната с бревенчатыми стенами, с двумя окнами и балконом.

По поводу этого мсзонинчика (Кирька отделал его в первую очередь и даже перильца балкона успел покрасить голубой краской) старик Игнат рвал и метал: шутка сказать, такой домину схлопать, а тут еще всякие хреновины выводить. Он и сейчас, едва вошел Ананий Егорович в заулок, закричал, указывая рукой на чердак:

— Видишь, что выдумал! Мизинчик ему надо. А лесто кто заготовлял? Старик, вздернув бороденку, круто обернулся к сыну. — Ты?

Кпрька, снисходительно улыбаясь, слегка пожал широченными плечищами, втюкнул топор в чурбак.

Сели под навесом на сухое брезно.

— Нарубил лесу? — как всегда, неожиданный задал вопрос Игнат.

Лианий Егорович не понял, переспросил.

— Какого — какого… Деревянного! — вскипел старик. — Что, так и будешь шлепдрать по чужим избам?

Понятно. Старик намекает на то, что пора, дескать, саос гнездо вить, ежели хочешь, чтобы с тобой как с председателем считались.

Однако Игнат, не ожидая ответа — все глухие на один манер, — уже снова закричал:

— А за щеку чего держишься? Зубы болят? Еще бы не болеть! Это ты с кем надумал людей с сенокоса снгэмать? А?

— Давай дак не ори, — сказал Кирька и туманно добавил: — Партия знает…

— Ты вот что, Поздеев, насчет партии оставь.

— Да ведь я что, товарищ председатель. — Кирька всегда называл Анания Егоровича официально. — Я в смысле Программы… На днях, слышно, семинар будет.

— Будет. Но я тебе советую — попридержи язык. Не вздумай балаган устраивать.

— Чего? — закричал Игнат.

— Дом, говорит, у тебя хороший, — не моргнув глазом, сказал Кирька.

— Так, так, — старик довольно закивал головой. — Хороший. Осенью новоселье справлять будем. Придешь?

Ананий Егорович кивнул головой и встал: приличие соблюдено, а точить лясы ему сейчас некогда.

VIII Деревня строится

Как-то вечером, засидевшись допоздна в правлении, они с секретарем парткома Исаковым подсчитали: тридцать два новых дома в деревне. Тридцать два! И все эти дома построены за каких-нибудь последних восемь лет.

— Соображаешь, что это? — со значительностью в голосе сказал Исаков. — А загляни к нему в дом! Тут тебе и никелированная кровать, и швейная машина, и радио. И велосипеды кое у кого есть. — Исаков подумал, усмехнулся: — Я вот недавно в Заречье был. Знаешь там дом Прохорова? Большущий, двухэтажный домина в верхнем конце? В тридцатом году его еще раскулачили. Правда, потом восстановили. Зазря сгноили мужика на Соловках.