Вокруг и около

Не знаю, кто привел его в главную цирюльню Армянской ССР, но это был точно человек прогрессивных взглядов и радикальных умонастроений. Этот неизвестный нам смельчак (безусловно, влиятельный, поскольку в ином случае его не стали бы и слушать) шел на риск, хорошо понимая, что первое парикмахерское кресло республики потому и первое, что сидеть в нем первому лицу. Между тем, приставить к креслу предлагалось умельца с очевидными признаками эстетического экстремизма.

Спецконтингенту Ваня пришелся по душе, но сказать, что и по вкусу, было бы скоропалительно, пока первое лицо Армении не ответило на этот вопрос утвердительно и, что называется, собственной головой. Тянуть с ответом первое лицо не стало, и дело пошло…

Уста Даниел, у которого прежде стригся Карен Серобович Демирчян (и стало быть, вся аппаратная знать), был по жизни славным малым, но в профессиональном смысле больше, чем на «тройку», не тянул, отчего родилась байка, будто по первой специальности ходил он в плотниках. Вообще-то очень может быть…

Словом, Уста Даниел, доставшийся Карену Серобовичу Демирчяну от Антона Ервандовича Кочиняна, представлениям нового лидера Армении о прекрасном уже не соответствовал, вследствие чего отставка Даниела была предрешена.

И вот в один прекрасный день, когда тонкий французский парфюм вытеснил из по-быстрому отремонтированной кельи дух ширпотребовского одеколона, по эту сторону парикмахерской встал общеизвестный телохранитель и о том, кто в это время находился по ту, можно было не спрашивать.

Словом, экзамен Ваня выдержал, став в Армении номером один, но не по партийной табели о рангах, а благодаря своему мастерству и умению. Отстоял он свою вахту до самого разгула перестройки, которой отдался с необычной для парикмахера страстью.

С началом карабахского движения Ваню стало сильно заносить в сторону ортодоксального патриотизма, что напрямую стрижке и бритью, правда, не мешало, но зачастую оборачивалось уводящими от дела дискуссиями. Кто спорит, тут можно было хлопнуть дверью и уйти к другому, менее политизированному стилисту-визажисту, но я легко поступился принципами в обмен на обещание Вани, находясь при исполнении, рассуждать разве что о погоде. Конвенция была нарушена лишь однажды, мною и не очень изящно.

– У тебя, Ваня, есть редкий шанс покончить с одним, но видным представителям антинародного режима.

– Это как? – приглушил фен Ваня.

– Очень просто. Перерезать горло товарищу, который только что отсюда вышел.

Речь шла об одном из членов Политбюро, прибывшем в Армению «наводить порядок» и убывшем хоть и бесславно, но в полном здравии и без единой царапины на горле.

…А вскоре ушел и Ваня: вначале в интуристовскую «Армению», а дальше в собственный бизнес, открыв в Ереване свой салон красоты.

Книжная лавка

Теперь я вновь предлагаю войти в здание на проспекте Баграмяна, но повернуть уже направо и оказаться в один к одному равном с парикмахерской по площади книжном магазине. Вы не поверите, но классики марксизма-ленинизма были представлены здесь в неправдоподобно куцем ассортименте, оставались «вещью в себе» до неприличия долго.

Это рождало оптимизм, усиливающийся по мере того, как на полках обнаруживались книги, от которых у просвещенного читателя захватывало дух.

Проницательный книголюб не мог, конечно, не заметить, что недоступный простому смертному дефицит представлен здесь почему-то в одном экземпляре, но это только возбуждало азарт и подталкивало к решительным действиям. Что-что похожее испытывают охотники-рыболовы, уже даже не предвкушая, а почти празднуя удачу. И вот когда Булгаков или, к примеру, Сомерсет Моэм, казалось, в вашем кармане, а неудачники плачут, наступал неотвратимый, как сама судьба, Час Продавца.

Милая девушка Лена, в которой трудно было заподозрить гордость филологии, свое дело, однако, знала, но еще лучше разбиралась в психологии номенклатурных читателей, которые и в магазин-то не часто хаживали, а, подчеркнув в списке нужное, посылали за книгами своих помощников и секретарш. В этих размноженных на «ксероксе» списках было все: новинки художественной, научно-популярной, политической, приключенческой, экономической, медицинской литературы и, что примечательно, не только советской, но и иностранной. Плюс словари и справочники на все случаи жизни, плюс альбомы и буклеты, отдельно – журналы «Америка», «Англия» на русском, разумеется, языке.

Поверить в то, что все это – для всех, было трудно с первого и даже со второго взгляда, поэтому отрезвляющее слово «список» из уст славной девушки Лены тотчас приводило расслабившуюся публику в чувство. Для самых непонятливых это слово повторялось, но уже с тем выражением на лице и интонацией в голосе, с которыми обычно говорят про свинью и калашный ряд, после чего все становилось на свои места.