Вокруг королевства и вдоль империи

Чужеземцу было трудно уразуметь, что британская монархия — в сущности монархия представителей среднего класса. Добропорядочные мещане — королева с супругом — любят животных, активный отдых в загородных поместьях и мюзик-холл. О книгах они никогда не упоминают, зато всем известно, какие телепередачи они любят. В газетах публиковались фото Телевизора Ее Величества: сверху застелен шалью, с большим экраном, но в целом ничем не отличается от тех, которые на Хай-стрит дают напрокат за два соверена в неделю. С годами королева стала выглядеть проницательнее, приобрела сходство с уравновешенной тещей, а затем и с доброй бабушкой. Принца Филиппа, наоборот, любили за вспыльчивость. Его брюзгливые замечания брали на заметку. После того, как он публично назвал что-то «растреклятым», ему уже все можно было спустить. Королева, — противоположность мужа, словно бы уменьшалась в росте и добрела, между тем как он становился все более долговязым и колючим. В действительности, принц Филипп просто перестал выбирать выражения. Королева и принц хорошо подходили друг другу, но то были не столько государыня и ее консорт, сколько актерский дуэт, как и все счастливые супружеские пары в среднем классе.

В холле отеля продавались сувениры. Когда только они успели заказать все эти пресс-папье и медальоны, ножи для бумаг и открытки с надписями «Отель «Воронье гнездо» — на память о Королевском Визите»?

— Мы узнали в январе, но до мая это пришлось хранить в тайне, сказала Эйра., — Все это время мы бога молили, чтобы ничего не сорвалось. Боялись, из-за Фолклендов отменят…

Значит, они почти семь месяцев наводили лоск на гостиницу и заготавливали сувениры. А монарший ленч продлился час.

В тот вечер на автостоянке отеля закатили пир по случаю этого успеха. Так хозяева выразили свою благодарность. Администрация отеля пригласила весь город, а точнее, два города — Истер-Анструтер и Уэстер-Анструтер. Наняла рок-группу, восемь волынщиков и несколько барабанщиков. Шум и гам был страшный; до двух часов ночи сотни людей выпивали и танцевали. Шла торговля сосисками и рыбой с жареной картошкой; вместо скамеек приспособили кипы сена. Рок-группа играла фальшиво, но это, похоже, никого не раздражало. Старики, семьи, пьяные. Под ногами вертелись собаки. Мальчишки с упоенным видом курили сигареты и таскали из гостиницы пиво. Девушки танцевали друг с дружкой, так как деревенские юноши, стесняясь танцевать на виду у всего честного народа, сбивались в стайки и прикидывались крутыми парнями. Атмосфера была приятная: радость и веселье, ощущение праздника, смешанное с признательностью и изнеможением. И никакой фальши: совсем как на пиру в африканской деревне.

На следующее утро, спозаранок, уборщицы оживленно переговаривались.

— Я прямо глазам своим не верила, — повторяла миссис Росс. — Казалось, это все не взаправду. Точно сон!

Я спросил:

— А что подумает Уилли Хэмилтон?

Улли Хэмилтон, член Палаты Общин от Анструтера, был известный борец за упразднение монархии.

— Уилли Хэмилтон? Ну его к шутам!

ОТДЫХАЮЩИЕ

Хью и Розали Маттон коллекционировали железные дороги, которые являются памятниками истории. Они уже прокатились и по Ромнийской, и по Хайтской, и по той, что в Димчерче, и по Рейвенгласской, и по всем веткам Уэльса, и многим другим. Маттонам нравились паровозы. Чтобы воспользоваться поездом на паровой тяге, Маттоны ехали на своем «форд-эскорте» за сотни миль. Они состояли в обществе охраны старинных железных дорог и паровозов. О ветке, по которой мы ехали, — Северной Норфолкской — они сказали: «Вроде линии в Шептон-Моллете».

Потом миссис Маттон спросила:

— А где же твой будничный пуловер?

— У меня же нет будничного пуловера коричневых тонов, вот так-то, — ответил мистер Маттон.

— А зачем ты сегодня оделся в коричневое?

— Не могу же я все время носить синее, вот так-то, — сказал Маттон.

Рода Гонтлетт — пассажирка, сидевшая у окна, заметила:

— Море тут миленькое. И лужайка тоже. О, да это поле для гольфа.

Мы уставились на поле для гольфа. Оказалось, это уже Шерингхэм. Время в пути пролетело незаметно.

— На поле для гольфа я бы заблудилась, — сказала миссис Маттон. — Это сколько же миль надо отмерить. А как узнаешь, куда идти?

В тот день в Великобритании ходил только этот поезд: пункт отправления — Уэйбурн, время в пути — пятнадцать минут. В Шерингхэме светило солнце. На песчаном пляже — тысяча человек, но в воде лишь двое. Из-за забастовки железнодорожников все отдыхающие добрались на машинах.

По Променаду шли три старушки. Выговор у них был провинциальный — должно быть, местные, из Норфолка. Я так и не научился отождествлять все эти специфические «бэрр» и «хау» с конкретными графствами.

— Фу, что ж я не надела шляпу!

— Воздух свежий, только глаза от него слезятся. — Выпьем чаю, а потом заглянем в «Вулворт».