Вокруг королевства и вдоль империи

Лхаса оказалась единственным местом в Китае, куда я был рад попасть, где я был рад находиться и откуда мне не хотелось уезжать. Мне понравилось, что она такая маленькая и приветливая, что машин нет, а с каждой улицы, хотя они расположены на равнине, открывается потрясающая панорама тибетских пиков. Мне понравились солнце и прозрачный воздух, базары и бойкая торговля скудными запасами антиквариата. Меня заворожила страна, которая стала неразрешимой загадкой для китайцев. Они признавали, что совершили в Тибете серьезные ошибки, но одновременно сознавались, что не знают, что теперь делать. Китайцы не учли, что тибетцы упорны в своей вере; наверно, не поверили, что эти безграмотные улыбчивые люди, которые никогда не моются, способны на столь страстную убежденность. Заезжие партийные руководители разгуливали по улицам с самодовольным и капризным видом. Обычно они приезжали сюда развлечься за казенный счет. Тибет — рай для чиновника-халявщика: покорное население, два неплохих отеля, протокольных мероприятий множество, а расстояние до Пекина настолько велико, что можно творить все, что угодно. Такими праздными командировками и официальными поездками китайцы вознаграждают подчиненных, часто взамен денежных премий. Но халявщики приезжают лишь для того, чтобы поглазеть на достопримечательности. В экономическом отношении Тибет как не развивался, так и не развивается. Полностью зависим от финансовой помощи Китая. В Лхасе китайцы, по-видимому, почти постоянно чувствуют физический дискомфорт: высота, непривычная еда и климат, а также присутствие шумливых тибетцев, которых китайцы считают непредсказуемыми дикарями — в лучшем случае, людьми суеверными и отсталыми, а в худшем — и вовсе неполноценными.

У Лхасы — и всего Тибета — есть еще одна грань: подобно провинции Юньнань, они сделались прибежищем хиппи. Эти хиппи — не чета маргиналам, которых я много лет назад встречал в Афганистане и Индии. Большинство — дети обеспеченных родителей, представители среднего класса: авиаперелеты до Китая им оплачивают родственники. Некоторые добираются до Лхасы из Непала, на автобусах. Мне показалось, что это безобидные ребята. Лучше уж хиппи, чем богатые туристы, для которых власти Лхасы строят дорогие отели и завозят дурацкие деликатесы, а также выделяют новенькие японские автобусы, чтобы тур-группы могли, выехав на рассвете, сфотографировать ритуалы типа Небесного погребения (тибетцы кладут своих мертвецов под открытым небом на съедение стервятникам). Как отмечает Линн Пэн в своей работе о новейшей истории Китая «Новая китайская революция»: «напрашивается вывод, что тибетская культура, уцелевшая вопреки всем самым отчаянным усилиям маоизма и грубой силы, отдана на разграбление туристам». Но я усомнился в таком исходе. На мой взгляд, Тибет слишком широк и недоступен, слишком чужд остальному миру, чтобы кто бы то ни было сумел им завладеть. Тибет показался мне чудом. Для меня это подлинный край света. Тибет похож на ледяные шапки полюсов, но в нем еще пустыннее.

ИЗ ЦИКЛА ОЧЕРКОВ ВНИЗ ПО ЯНЦЗЫ

ЛЯМОЧНИКИ

В первый же день путешествия, примерно в полдень, неподалеку от Чаншу я увидел, как к берегу подошла парусная джонка. Парус свернулся, и на сушу выпрыгнули пятеро мужчин, обвязанные вокруг пояса буксирными канатами. Они побежали вперед — рванулись, точно собаки на поводках, и джонка, увлекаемая ими, тут же двинулась против течения. Это и есть лямочники. О них упоминают еще первые путешественники, совершавшие плавания по Янцзы. Лямочники, всем корпусом подавшись вперед, поднатуживаются, и джонка шестидесятифутовой длины почти незаметно начинает продвигаться вверх по реке. На берегах нет ровных тропинок для пешеходов. Лямочники — форменные альпинисты: скачут с валуна на валун, стараясь залезть повыше, а когда валуны кончаются, спрыгивают под откос. Так они тянут джонку, карабкаясь по камням, пока не достигнут отрезка реки, где суда снова могут идти под парусами. Единственное — правда, весьма значительное — отличие нынешних лямочников от прежних состоит в том, что их больше не погоняют бичами. «Нашим людям часто приходится карабкаться по утесам или скакать на обезьяний манер, — писал некий путешественник, побывавший на Янцзы в середине XIX века, — и двое старост хлещут их бичами по спинам, чтобы в решающие минуты склонить к проворной работе. Это невиданное зрелище сначала вселило в нас гнев и омерзение, но, увидав, что люди не жалуются на побои, то поняли, что таков местный обычай, оправдываемый чрезвычайной тяжестью пути». Капитан Литтл наблюдал, как староста лямочников сорвал с себя одежду и прыгнул в реку, а, вынырнув, вывалялся в песке; пока не стал походить скорее на обезьяну с шершавой шкурой, чем на человека; затем староста исполнил какую-то демоническую пляску, взвыл и принялся пороть лямочников, а те, обезумевшие от ужаса, охотно стащили джонку с песчаной мели.