Вокруг крючка

Он опустился на колени и заглянул в лунку, где оборвал блесну. Оттуда на него, помаргивая, смотрел широкоскулый паренек со сморщенным от напряжения переносьем. И Пашка первый со злостью плюнул на Пашку второго.

А потом Паша долго канителился, привязывая новую блесну закоченелыми пальцами.

— Не иначе, вот она, где рыба стоит! — подчеркнуто бодро, наконец, воскликнул он. — Рядом с корягой! Во! — Отвернув от ветра лицо, Паша, не глядя, с силой рубанул лед пешней. Рубанул второй раз. На третий пешня попала во что-то мягкое.

В ту же секунду Федя болезненно охнул.

— Растяпа! — в полный голос заорал на него Паша, пытаясь сбросить с кончика пешни новую Федину рукавичку, очень сейчас напоминавшую котлету, вздетую на гигантский вертел. — Раскидает все кругом! А потом скажет, другие виноваты. Смотреть надо: не видишь, человек рубит?

Федя не вымолвил ни слова. Он молча подошел, снял с пешни рукавичку и сел на ведро, низко опустив голову.

Каким несчастным чувствовал он себя! Любимая удочка сломана. Порвана рукавичка. Заветное место в заливе занято чужими рыболовами. Коварство Пашки. И разве это погода?

В шуме ветра ему вдруг почудился хриплый смех деда Макария. Дед — болтун, обязательно всем по деревне разнесет о сегодняшнем случае, да еще что-нибудь присочинит. А сейчас, безнадежное сидение над лункой, когда не берет и, хоть ты тресни, не будет брать рыба! Ну, погоди, Заика!..

Но и Паша, оказывается, недалеко ушел от друга. Вот проклятый язык! Надо же было неосмотрительно обещать утром матери: «Без рыбы не ожидай!» И потом за налима очень обидно: нужно было леску тащить самому. Конечно, леску в коряги завел большой налим. Паша даже отчетливо представил его себе; широкоротого, с глазами, похожими ка желтые бусинки, и будто разделанной под мрамор толстенной спиной. А как нескладно получилось с этой рукавичкой! Федька, пожалуй, крепко обиделся!.. Ну и подумаешь, дело какое! Это же не нарочно. А вот выходить нужно было раньше. И опять это Федька виноват: он проспал. Вышли бы раньше, обязательно опознали вчерашние лунки дяди Якова по тому количеству папиросных окурков, которые он оставляет на каждом своем привале. А курит дядя Яков только «Прибой» — это всем известно. И уж на его лунках всегда удача… А тут не берет рыба! Паша задумался, машинально взялся за нос и вдруг ощутил под рукой зловещую пустоту.

— Федька! Эй! — с ужасом обернулся он к приятелю. — Глянь у меня нос!

Федя поглядел исподлобья на Пашин нос и немедленно схватился за собственный. Покачав его для верности влево и вправо, он с насмешливо-безразличным видом сказал соседу:

— Так и оставь! Очень тебе идет.

Паша долго тер снегом прихваченный морозом нос. Наконец коже вернулась чувствительность, а потом задрало так, что, казалось, лучше бы и вовсе не было этого носа! Федя во время операции никакого сочувствия другу не высказывал, и это привело Пашу в смешанное состояние досады и облегчения, «Это он за рукавичку! — подумал Паша. — Ну ладно, Пешнетоп, теперь мы вроде квиты!»

А погода становилась все злее. Сплошная серая пелена угрожающе затянула край неба. Фигурки людей в заливе пришли в тревожное движение. Видимо, им тоже здорово доставалось от поземки.

Конечно, следовало бы возвращаться домой. «Федька только этого и ждет, — думал Паша. — Но обещание, данное матери… А главное — авторитет, до сих пор не запятнанный авторитет первого среди ребят рыбака по деревне. Нет! Надо сидеть и ждать, стиснув зубы. А как же полярники?! А охотники где-нибудь в тайге? А пограничники? Конечно, сидеть! Перетерпеть! А Федька, что это за рыбак? Хнычет, как девчонка! В последний раз беру его с собой на рыбалку! Бр-р!.. Какой ветрище!..»

А Федя давно уже мысленно нежился в теплой избе, где этот чумовой ветер дает о себе знать только глухим постукиванием печной дверцы. На широкой лавке тщательно намывает усатую благодушную морду рыжий кот Борис. «К ненастью!» — кивая на него, говорит мать и ставит на стол пузатенький бурлящий самовар со знакомой вмятиной пониже левой ручки. Хорошо!.. Но в этот миг сильный порыв ветра ударяет мечтателя в щеку. Ах, Пашка! Ведь он только и ждет, чтобы Федя еще раз заикнулся о возвращении домой! Гордый этот Пашка! А до чего нахальный! Как это он подвел с рукавичкой! Ну ладно! Зато и Федя тоже с характером, смолчит, но ничего не забудет. А до чего же скверно кругом! Федя вспоминает человека, который продал им на Птичьем базаре гнилую леску. Его там знали многие и с усмешечкой называли Адамычем. Какое неприятное было у него лицо: отвислые щеки, бегающие глаза!.. А с Пашкой только до деревни, а потом — дружба врозь. Хватит!..

Казалось, никогда и не существовало этого очарования зимней ловли, когда глухой толчок рыбы, схватившей блесну, ускоряет удары сердца, заставляет замирать в охотничьем упоении. Механически, без страсти Федя то подымает, то опускает удилище. Нет, не берет блесну рыба! От нечего делать Федя начинает вести счет этим бесцельным движениям. Досчитает до ста и бросит. И немного погодя, вздохнув, опять начинает считать сначала.