Вокруг мира на 80 поездах. 72 000 километров новых открытий

Мать Джема – малайзийка, а отец – наполовину шотландец, наполовину литовец. Тем не менее именно малайзийские гены выиграли в этом своеобразном споре, и в итоге Джем получился таким же черноволосым и кареглазым, как и я.

– Впрочем, кто знает, все меняется, – сказал Марк. – Нам довелось проехаться на поезде из Москвы в Ленинград. Это было то еще приключение. Я впал в настоящую депрессию, пока ехал, лежа на своей полке и слушая, как веселятся в купе за стенкой: там был мальчик, который мне нравился. Всю неделю у меня было плохое настроение, я долго стенал и страдал, утверждая, что по уши в него влюблен, а он переспал с девушкой. Я помню, как лежал там в своем кашемировом пальто, съедаемый неразделенной любовью. Бог мой, ту поездку мне точно не забыть. – Марк закрыл лицо руками, и весь мой энтузиазм от предстоящего посещения России растворился, словно его и не было. – Я помню те жалкие маленькие пакетики с вареными яйцами и всяким разным другим, что мы покупали на вокзале. Нам казалось, что мы так и умрем от недоедания, и единственное, что спасло нас от голода, – это разнообразие печенья, которое взяла с собой моя подруга Кери. Мне казалось, что все детали уже выветрились из памяти, но сейчас я вспомнил, что у нас еще был апельсин, и каждый получил по дольке.

– А что же, в самом поезде еда была настолько плоха? – спросила я.

– Черный хлеб и яичница с огромным количеством масла. Так что закупайтесь едой заранее. Я помню, как Кери шлепнула меня по руке, когда я потянулся к крекерам Peek Freans, и вскрикнула: «Стой! Мы можем съедать только по маленькой порции за раз!» – Марк откинулся на кресло и взглянул в окно. – Еще я помню, как отправил весточку отцу домой, чтобы тот встретил меня в аэропорту с бутылкой воды Perrier и свежевыжатым апельсиновым соком, ведь ни того ни другого в России мне найти не удалось. Я до сих пор не могу пить персиковый сок, так как это было единственное, что можно было раздобыть в ту длинную, длинную неделю. Хотя нельзя не отметить, что домой я вернулся с роскошной шапкой из кроличьего меха.

От мысли о пребывании в поезде в течение пяти дней, где из еды будет только черный хлеб, яйца и крекеры, а из питья – персиковый сок, меня затошнило, и я отметила про себя, что нужно будет основательно затариться перед тем, как сесть в Трансмонгольский поезд.

– Особенно надолго в моей памяти осталось то, насколько депрессивной показалась мне Москва. Насколько я понимаю, этот город и по сей день остается таким. С тех пор я уже не смог заставить себя вернуться туда еще раз. Студенты-историки написали о ней статью, и она заняла целый лист в Daily Mail. У меня где-то сохранилась эта газета.

Несколько дней спустя Джем и я лежали в кромешной темноте в грохочущем поезде из Риги в Москву, словно две дохлые рыбы. Задрав одеяло до самого подбородка, я пристально вглядывалась в полку над собой, где спал крупный, крепкий мужчина, а его ручищи свисали с края. Размером одна рука была с мое бедро. С ужасом наблюдая за тем, как от движения поезда она мерно покачивалась, я начала испытывать настоящий страх перед временем, которое нам предстояло провести в Москве, и молилась только о том, чтобы Марк оказался не прав. Все-таки он не был в этом городе больше 30 лет, и с тех пор он должен был существенно измениться.

Ни я, ни Джем не спали, предчувствуя скорое прибытие на границу – нас ожидало прохождение таможни и проверка паспортов, но мы лежали молча, ведь ни один из нас не хотел разбудить соседа по купе. По ощущениям, поезд замедлял свой ход целую вечность, пока наконец, скрипя и вибрируя, не прибыл на станцию. Тут же послышались приглушенные голоса и шаги, и в окно посветили фонариком. Затем раздался женский вскрик, и в купе ворвалась немецкая овчарка, еле сдерживаемая пограничником на поводке, и начала обнюхивать поочередно то мою полку, то Джема. Джем прижался к стене, его одеяло сползло на пол. Мне посветили фонарем в глаза и сказали что-то, что я совсем не поняла. Мы передали свои паспорта и сидели смирно, как два пса на цепи, пока к купе не подошел еще один человек. Он остановился около нас и жестами велел встать. Сбросив постельные принадлежности на пол, он поднял наши полки и стал копаться в багажных отделениях под ними, где лежали наши сумки, а после этого разрешил сесть. Возвращая наши паспорта, пограничник окинул нас долгим взглядом на прощание, притянул к себе собаку и отправился в другое купе.

– Мы единственные, кого они досматривали, – прошептал Джем.

– Мы единственные не белые в этом поезде, – шепотом ответила я.

Руки Джема были холодными как лед. Он ненавидел собак, и, хотя я их обожала, даже я чувствовала, как все похолодело внутри, а в носу оставался запах собачьей слюны. Когда поезд с пронзительным скрипом тронулся и продолжил движение в сторону России, храп на верхней полке стал мерным и глубоким, я повернулась на бок и наконец позволила себе уснуть. Мы хотели приключений, и уже было понятно, что они вот-вот начнутся.

Глава 2 Мир тесен