У меня на душе стало тепло. Значит, Джек и не задумывается о том, чтобы бросить меня, значит, сильно любит! Хотя за папу стало немного обидно – он ведь не плохой, и тоже в детстве с нами игрался и сказки рассказывал, а потом вдруг перекрыло…
– Не злись на моего папу, ладно? – попросила я. – Я его люблю, и надеюсь, что ты когда-нибудь полюбишь.
– Его я любить не обещал, – поджав губы, ответил Джек.
– Ну, пожалуйста-пожалуйста.
– Посмотрим, если заслужит, – чуть смягчился он.
Я вздохнула и положила голову ему на плечо.
– Ты – такой хороший!
Джек потеребил перчатки и вдруг признался:
– Я тебе немного завидую.
Я аж подскочила.
– Ты?! Мне? Почему?!
Он пожал плечом, посмотрел куда-то в сторону, потом на меня.
– Я родителям особо был не нужен. Ни до десяти, ни после. Никаких тебе дополнительных занятий, уроков. Уж тем более рассказов и стихов. Они просто работали, я просто шлялся с друзьями. Плавал, гонял на велике, дрался. Рос, как сорняк.
– Зато каким замечательным ты вырос!
Джек смущённо улыбнулся. Ещё грустный.
– Да ты знаешь, ты какой?! – воскликнула я, отчаянно желая, чтобы он перестал грустить. – Ты умный, ты талантливый, ты смелый! Ты вообще самый лучший!
– Даже когда напиваюсь до бессознательного состояния? – усмехнулся он, но глаза его вдруг заблестели, стали живыми и яркими.
– Нет, ну тогда, конечно, тебя хочется побить, – призналась я, – но потом ты снова самый лучший. И знаешь, ты не прав. Твои родители дали тебе много! Просто так, как умели…
– Что, например? – изогнул бровь Джек. – Возможность быть задирой и шалопаем? Или возможность получить ремня для профилактики?
– Нет! Свободу! Самостоятельность! Умение самому принимать решения с самого детства! И нести за них ответственность! Ты бы никогда не стал таким, как сейчас, если бы тебя водили за ручку! А ты стал великолепным, Джек Рэндалл! Вот просто… Да! И я ни капельки ни вру!
Он притянул меня к себе и тихо, но так искренне сказал:
– Спасибо. – А потом поцеловал нежно-нежно, и во вкусе его губ было всё о нём: что он родной, что он весь, со всей своей безумной кучей недостатков, сумасбродств и достоинств – мой. А я его.
Любимый мой! Самый-самый!
Вся улица встала в пробке. А вот погода, наоборот, разгулялась – ветер гнул ветви редких деревьев, рвался в окна машины. Даже не верилось, что где-то на земле вообще есть тропики и можно ходить в купальниках. Несмотря на нормальное отопление в нашем авто, я поёжилась и прильнула к Джеку. Он – всегда, как печка, тёпленький. Коста обернулся.
– Надо бы позвонить в аэропорт. Могут отменить рейсы.
– Могут, – согласился Джек и достал смартфон.
В ту же секунду раздался звонок. Мой любимый мужчина поднёс трубку к уху, буркнул:
– Слушаю.
До моего слуха донёсся скрежещущий, противный голос. Он провещал о чём-то чуть больше минуты, за которую Джек покраснел, затем побелел, а на высоком лбу выступили бисеринки пота. Вытер платком. Хм, совсем ведь не жарко… Джек отбил звонок, желваки заходили ходуном по скулам.
– Что-то случилось? – обеспокоилась я.
Мой корсар тотчас взял себя в руки, выдохнул и беззаботно улыбнулся:
– Нет, малышка, всё нормально.
– Но ты…
Он перебил и, как прежде, включил свою непробиваемую, как щит, разящую всё на свете, американскую улыбку – во все тридцать два.
– Просто небольшие рабочие вопросы, с которыми я так легко справляюсь! Ты же знаешь. Ещё секундочку, балерина!
Я кивнула, вдруг всем своим существом осознав, что он лжёт. Джек снова поднёс трубку к уху и теперь уже заговорил на испанском. Отвернулся от меня, видимо, чтобы я не видела его глаз. Однако беседа была такой эмоциональной и быстрой, с жестами, рычанием и ругательствами, что, казалось, у Джека даже затылок искрил!
Закончив говорить, мой любимый мужчина выдохнул и повернулся ко мне, предварительно надев фальшивую улыбку.
– Всё хорошо, – сказал он, предваряя мой вопрос.
– А если правду? – с волнением спросила я.
– Это правда, – кивнул Джек, – и не вздумай что-то придумывать и волноваться. Бизнес как бизнес.
– Предлагаешь тебе поверить?
Он поцеловал меня в лоб, потом отстранился и посмотрел вперёд. Автомобили толпились на шоссе. Повалил снег. Мокрый и беспокойный, он налипал на окна и, как рой белых мохнатых пчёл, осаждал жёлтые такси. Лицо Джека было непроницаемо, и только пальцы, нервно теребящие перчатку, говорили о катастрофе. Вдруг мой любимый мужчина повернулся ко мне и с видом номинанта на Оскар, вышедшего произносить благодарственную речь, спросил:
– А, может, такую погоду лучше тебе дома пересидеть, малышка? Много вкусного, хороший фильм, уроки испанского, а? Со своими по Скайпу пообщаешься? Книги. Стихи… В самолёте трясти может, это для ребёнка вредно. А через пару деньков в Пуэрто-Рико махнём?
Ничего себе!
– А ты? – спросила я, не зная, как реагировать на такое предложение, от которого не предполагалось отказываться.
– Да тут надо по-быстрому решить один пустячок в Венесуэле.
– Пустячок? – с сомнением повторила я.