Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2

«Руководство Академии изящных искусств в полном бессилии наблюдает этот акт мерзкого варварства, ибо замок Мезон даже не внесен в список охраняемых объектов. И ни один из этих любителей, что ежедневно швыряют состояния на покупку детских безделушек, реставрированных картин и лоскутных ковров, – никто из них не озаботится сохранением для Франции одного из тех памятников, что являют собой славу французской архитектуры…

Невыносимо думать о том, что одно из самых прекрасных строений старой Франции, расположенное вдобавок у ворот столицы, будет бездарно разрушено, в то время как у хранителей наших музеев находятся средства на покупку археологических редкостей и экзотических побрякушек!»

Так писал один из тогдашних авторов (Андре Аллэ), и трезвые голоса вопиющих в пустыне бизнеса были услышаны. Государство купило замок, и его начали мало-помалу восстанавливать. Кое-какие поздние приобретения сменявших друг друга владельцев замка перекочевали в Лувр, и, напротив, из Лувра пришли произведения мансаровского времени. Посетителю ныне есть чем полюбоваться в старинном замке – и вестибюлем, и большой лестницей, и апартаментами, и офицерской столовой, и скульптурами, и полотнами мастеров, и мебелью, и салонами, и комнатой короля… Но главное – сам изящный, благородных форм замок, с его колоннами, медальонами, крутыми крышами, прорезанными мансардами самого Мансара…

СЛАВНЫЙ СТРОИТЕЛЬ МАНСАР И ГЕНИЙ ФРАНЦУЗСКИХ САДОВ ЛЕ НОТР

Самый город Мезон-Лаффит ласкает глаз перспективой зеленых улиц, рядами тополей, эвкалиптов, каштанов, прекрасными аллеями, виллами на авеню Эгле, на авеню Генерала Леклера и на парковых аллеях, дышит близостью большого леса. К тому же, на счастье, тут все же не фабрики построили при банкире Лаффите, а кокетливые виллы-дворцы, да и парк уцелел хоть отчасти. А жили тут всякие парижские знаменитости вроде Роже Мартен дю Тара или здешнего уроженца Жана Кокто. Счастливцы рассказывали мне, что им попадалась здесь навстречу (иным даже дважды) вдова Владимира Высоцкого, актриса Марина Влади. Людям более скромного достатка тоже может посчастливиться пожить в Мезон-Лаффите (конечно, в чрезвычайных обстоятельствах – не было бы счастья, да несчастье помогло). Я жил здесь целый месяц после сердечного приступа в доме для выздоравливающих с театральным названием «Павильон Тальма». Дом принадлежал «мютюэлю» (нечто вроде кассы взаимопомощи) работников просвещения (куда моя заботливая жена, предвидя худшее, много лет вносила скромную мзду, так что я жил в нем совершенно бесплатно). Дому был нарезан кусок старинного парка (с ланновскими тополями), и все в нем напоминало мне былые Дома творчества писателей. Но, конечно, это был улучшенный вариант дома творчества, с высочайшего уровня медицинским обслуживанием. Может, так выглядели когда-то (или будут выглядеть со временем) кремлевские больницы. Но в Мезон-Лаффите не было, конечно, ни «полов паркетных», ни «врачей анкетных». Ни сурово-добродушная начальница доктор Кабанис, ни медсестрички родом с берегов Северной Африки и всех островов Атлантики и Тихого океана не производили впечатления «упакованной» публики (хотя оклад здешней медсестры и превышает раз в 110 мою московскую пенсию). Больные тоже были здесь не из высших слоев общества (по большей части – шкрабы), и при встрече в парке они любезно сообщали мне, какая нынче погода. Сразу за воротами нашего «павильона» начинались знаменитые скаковые дорожки Мезон-Лаффита. С самого 1874 года на здешнем скаковом поле и ипподроме проводятся скачки. Французское правительство издавна поощряло коневодство, и тихий Мезон заполняли в дни состязаний толпы любителей, а в 1878 году среди прочих призов разыгрывался также Москворецкий приз («де Москова»). На трибунах ипподрома рассказывали романтические истории. О баснословных выигрышах. Или о блестящей лошаднице и наезднице, уроженке Мезон-Лаффита мадемуазель Эмили Луассе. Поклонник лошадей и женщин принц де Хатцфельд предложил ей свою руку, сердце и место рядом с собой на своем скромном троне. Ей предстояло покинуть манеж, портниха уже шила ей подвенечное платье, но как раз в эти весенние дни, точнее, 13 апреля 1882 года, блистательная Эмили решила в последний раз отправиться на манеж для объездки новой лошади. А лошадь вдруг встала на дыбы и повалилась на прелестную лошадницу, вспоров ей при этом живот ленчиком седла. Бедная Эмили умерла два дня спустя. Рассказывают, что в предсмертном бреду она напевала «Гвардейский вальс», которым оркестр обычно встречал ее выезд на манеж…

Ныне на шестидесяти километрах обустроенных скаковых дорожек проходят здесь обучение и тренировки до двух тысяч чистокровных скаковых лошадей. Современные трибуны здешнего ипподрома без труда размещают три с половиной тысячи «лошадников». И что еще отрадней для города скачек, полторы тысячи жителей обеспечены здесь работой при лошадях – в качестве жокеев, ветеринаров, кузнецов, тренеров…