Вокруг Света 1996 №03

В том году мысли о полярных льдах студили многие думные головы в Берлине. В германских штабах ясно понимали, что война с Англией неизбежна, и война эта будет прежде всего морской. А раз так — нужны передовые базы флота в Северной Атлантике, в Западной Арктике. О том, чтобы базироваться на порты Норвегии, приходилось пока что только мечтать. При всем своем нейтралитете норвежцы настроены весьма пробритански. Но есть Новая Земля, есть Кольский полуостров и есть весьма податливое большевистское правительство в Москве, которое обещало подыскать «базис норд» — «северную базу» для германских рейдеров если не в самом Мурманске, то неподалеку от него. Спустя полмесяца после начала войны, 17 сентября 1939 года, в Мурманск тайно вошли два немецких транспорта с грузами для будущей базы. Взамен Берлин обещал продать Советскому Союзу недостроенный тяжелый крейсер «Лютцов». С захватом Норвегии проблема базирования на советском Севере снялась сама собой. Но резко повысился интерес к Северному морскому пути — стратегической трассе, наикратчаише связующей океан Атлантический с Тихим. Начало второй мировой войны застало тридцать пять немецких торговых судов в нейтральных портах Юго-Восточной Азии. Этот гигантский караван Редер, заручившись согласием Молотова, рассчитывал провести в Европу безопасным от англичан путем — меж скал Сибирского побережья и кромкой полярных льдов, — путем, разведанным и проложенным гидрографами русского флота еще в первую мировую и вполне освоенным советскими ледоколами. К тому же по нему можно было перебрасывать рейдеры в Тихий океан и там охотиться на торговых трассах союзников. Таким образом, «фотографическая лоция» северных берегов Сибири становилась документом стратегической важности.

Берлин. Июль 1990 года

В Берлине у меня не было и пфеннига. Такого голода я не испытывал со студенческих времен, когда решился плыть из Ростова в Москву теплоходом, имея на двенадцать дней восемьдесят семь копеек... Но, по сравнению с моим нынешним положением, это были деньги.

А получилось так: мои знакомые берлинцы прислали мне приглашение, по которому время поездки совпадало с объединением Германии. Все было хорошо, но Госбанк СССР вдруг объявил, что граждане, выезжающие до 26 июня, должны вернуть обмененные ими марки ГДР. Никаких обменов их на марки ФРГ, даже символических — на телефон, трамвай, туалет, — не обещалось. И вообще недвусмысленно давалось понять, что сейчас в Германию советским гражданам ехать не стоит, лучше перенести поездки на октябрь.

Я законопослушно вернул упраздняемую валюту, стараясь не вспоминать, сколько часов (тридцать два!) пришлось стоять за ней в очереди, отбил друзьям в Берлин телеграмму о том, что приехать не смогу, и на другой день отправился сдавать железнодорожный билет. И вот тут сердце дрогнуло. Не то чтобы стало жалко потерянного в очередях и интуристовской кассе времени (приходил на Большие Каменщики к пяти утра с термосом, бутербродами, книгами и раскладным стульчиком, и так — три дня), а просто подумал: ну вот, в кои-то веки могу стать свидетелем настоящего исторического события и не стану из-за каких-то жалких марок. В конце концов, не за тряпьем же еду. Как-нибудь продержусь у друзей на бутербродах. Десять дней не срок...

И я дал вторую телеграмму: «Ждите. Еду».

И приехал. И влип. Вот этой второй телеграммы друзья не получили (она придет почему-то спустя неделю после моего отъезда) и укатили в Лейпциг на недельку к родителям. Об этом мне сообщили соседи. Так я оказался во взбудораженном Берлине без крова над головой и без единого пфеннига. Конечно, можно было бы немедленно закомпостировать обратный билет и отправляться в Москву. Но... я решил продержаться семь дней до возвращения друзей.

Тщательная ревизия багажа и карманов показала, что довольствоваться мне придется четырьмя кусочками вагонного сахара да начатой пачкой грузинского чая.

Главное — решить проблему с жильем. Я отправился на Унтер ден Линден, в наше посольство. Но там царило полное смятение, все гадали о дальнейшей судьбе учреждения: кого отправят на родину, а кому посчастливится остаться... Гостеприимство соотечественников в этом роскошном офисе дворцового типа дальше чашки чая с немецким печеньем не пошло. Не до меня. И не до таких, кто оказался в подобной же ситуации. А их в тот бурный июль, как я смог вскоре убедиться, было немало.

Впрочем, все эти житейские дела отошли на второй план, так как я узнал, что открыли границу с Западным Берлином, и, хотя советским гражданам не рекомендовалось ходить в ту часть города, я немедленно ринулся в доселе запретный западный мир.

Берлин. Лето 1939 года

Германский флот готовился к сражениям на всех океанах планеты. В том числе и в «океане без кораблей», как называли тогда Северный Ледовитый, где и в самом деле — что парус, что дымок пароходной трубы — великая радость. Готовился серьезно и основательно, что-что, а предусматривать каждую мелочь германские штабисты умели.