Вокруг Света 1996 №04

Я стоял над рекой на довольно крутом, хотя и невысоком, берегу. Сквозь деревья внизу хорошо просматривалось русло, «миномет» мой был в боевой готовности. Помню, я еще подумал: вот прекрасное место для съемки медведя — и вдруг услышал характерный плеск воды. Средних размеров, шоколадной масти медведь шел по реке. Я изготовился, нацелил «пушку» на освещенное солнцем место и стал ждать, когда медведь вступит в кадр. Я сделал один снимок, другой; речка журчала, щелчков затвора медведь не слышал, видеть меня — не видел (я же был наверху). Он вы сматривал горбушу, я фотографировал — оба были спокойны и занимались каждый своим делом. Идиллию нарушил ветерок. Неважно, откуда он дунул, важно, что он «крутанул» и поднес медведю сюрприз: тот почуял запах человека, да еще, на мою беду, с противоположной стороны! Реакция была закономерной: медведь кинулся прочь от запаха, то есть прямо на меня!

Проклятая аппаратура! Я выпустил ее из рук, инстинктивно рванувшись к березе, но не смог пошевелиться. Один ремень захлестнул шею, в другом запуталась правая рука, а объектив, как хорошее бревно, ударил по ногам. Медведь протаранил кусты рядом со мной и благополучно исчез. Помню, я даже не испугался, настолько был переполнен злобой на свое снаряжение.

Той же осенью я без всякой жалости продал супертелеобъектив и с тех пор снимаю медведей только на узкую пленку...

Что бы делали путешественники на Камчатке, если бы не медвежьи тропы! Эти замечательные «путепроводы» никогда не обманут, не заведут в пропасть или непроходимое болото.

Медведь, идущий своей тропой, пребывает, похоже, в такой же задумчивости, что и человек. Поэтому встреча обоих бывает в равной степени неожиданной, а поведение столь же непредсказуемым.

Мне рассказывали, как один почтенный геолог, столкнувшись на тропе с медведем, упал на четвереньки и так вдохновенно залаял, что поверг в изумление не только зверя, но и весь следовавший позади отряд. Медведь удрал, геолог смущенно отмолчался, и многие из отряда так и не поняли, откуда вдруг посреди тайги взялась собака и куда она потом бесследно исчезла.

Другой в подобной же ситуации растерялся — попятился, споткнулся о лежавший на земле ствол и упал на спину, беспомощно задрав ноги. Медведь, однако, ограничился лишь констатацией собственного превосходства: подбежал, откусил у резинового сапога каблук и, вполне этим удовлетворенный, ретировался.

Я никогда не забуду ту нелепую ситуацию, в которой однажды оказался вместе с фотографом Николаем Смеловым. Мы шли вдоль речки по медвежьей тропе. Смелов, не имевший склонности к фотоохоте, намеренно громко разговаривал, чтобы отпугнуть медведей, и мне пришлось спрятать свой «фотоснайпер».

Тропа вилась по склону, то забираясь повыше, то сбегая к самой воде. В одном месте я увидел в реке стайку гольцов. Трудно было удержаться, чтобы не сделать на удачу пару-другую забросов, и я уговорил приятеля задержаться минут на десять. Мы сбросили рюкзаки на тропу, я взял «закидушку» и спустился к воде. Если гольцы голодны, то простенькой блесны, привязанной к леске, вполне достаточно, чтобы за несколько минут перетаскать всю стайку. Смелов не был заядлым рыболовом и остался на тропе, наблюдая сверху, как голец преследует и хватает блесну. Это зрелище привело его в такой восторг, что после того, как я выдернул подряд трех гольцов, он не выдержал, спустился и попросил «закидушку». Я уступил ему место у воды, передал леску с блесной, он взглянул на меня, и вдруг что-то произошло у него с лицом.

— Ну что ты? Давай! — сказал я и увидел, что он смотрит куда-то мимо меня. Я оглянулся и обмер: на тропе возле наших рюкзаков сидел... медведь!

Нелепейшее было положение. И ножи, и фальшфейеры, да и фотоаппараты тоже остались в рюкзаках. Мы со Смеловым стояли внизу в классических позах застигнутых врасплох браконьеров: у него в руках болталась леска с блесной, у меня под ногами валялись свежепойманные гольцы. Медведь восседал над нами, словно верховный судья, обдумывающий приговор.

Смелов, который был от медведя дальше, первым пришел в себя и сделал робкий шаг наверх, к рюкзаку. «Больше всего я не мог себе простить, — признавался он потом, — что оказался без фотоаппарата. Ваш немой диалог был просто бесподобен!» Я не мог тогда столь беспристрастно оценивать достоинства сюжета, в котором был непосредственным участником. Помню, что от досады находился на грани истерического смеха. Собственно, медведь-то не казался страшным: он растерянно крутил головой, тянул носом воздух и, пожалуй, был обескуражен встречей не менее, чем мы. Когда Смелов двинулся к рюкзаку, медведь вздохнул, повернулся и деловито потопал обратно. Мы выскочили на тропу — черные пятки были уже далеко...