Вокруг Света 1996 №09

В 66-м на Копетдаге все было по наитию. Леопард наверху заревел, а он начал вдруг зрительно проигрывать про себя сцену из «Мцыри»:

Удар мой верен был и скор.

Надежный сук мой, как топор,

Широкий лоб его рассек...

Ко мне он кинулся на грудь;

Но в горло я успел воткнуть

И там два раза повернуть

Мое оружье... Он завыл...

Рванулся из последних сил...

И не было у них ни победителя, ни побежденного. Оказалось, одной они крови, одного племени. Говорят на одном языке.

Алексей Кузнецов

Тибетский щит над «Вольфшанце!

«Гитлерленд», или К пирамидам фюрера

Побывать в «Волчьем логове» — «Вольфшанце», на руинах бывшей ставки Гитлера, я мечтал еще со студенческих времен, когда на курсах аквалангистов при клубе «Дельфин» услышал рассказ бывалых «ихтиандров» о затопленных подземельях главной штаб-квартиры фюрера, проникнуть в которые могли только водолазы. Говорили о навсегда погребенных там сейфах с секретными документами третьего рейха, награбленных сокровищах и даже ящиках с частями «Янтарной комнаты». Прошло немало лет, прежде чем я смог обзавестись собственным аквалангом, а мой двоюродный брат Юрий — «Москвичом», прежде чем границы Польши стали для россиянина легко проницаемы... И вот мы все-таки собрались в заветную экспедицию.

Юрий, гражданин Республики Беларусь, встретил меня в Минске. Как и я, он был Стрельцом и потому до одури любил дороги. Ас-водитель, он составлял со своим «Москвичом» некий автокентавр, и в нашем предприятии его грело одно: «сделать» дорогу до Франкфурта, проложить в своей многоезжей жизни еще одну — новую — трассу.

Пересекать границу решили под Гродно. Контрольно-пропускной пункт в Бресте был на несколько суток забит машинами челночников. Юра служил срочную в погранвойсках и знал толк в пересечении границ.

Синий «Москвич» рванул на Барановичи, чтобы оттуда повернуть на Слоним, Волковыск, Гродно... Мы неслись по старому Брестскому шоссе, сохранившемуся в стороне от новой международной трассы. Тому самому, где «от Москвы до Бреста нет такого места», чтобы не тлели в земле солдатские кости, чтобы не корявили ее заросшие воронки да траншеи. С души будто чехол сорвали... что там Аппиева дорога! Вот она самая настоящая via combusta, «сожженный путь», со страшными тайнами в безмятежных солнечных соснячках, где что ни лощина, то расстрельное место, что ни холм, то неведомая братская могила...

На моих коленях лежала довоенная немецкая карта Восточной Пруссии. Разумеется, ставка Гитлера там ничем не помечалась. Искать «Вольфшанце» оставалось по принципу «язык до «Волчьего логова» доведет».

— Вольф... шанц? — недоуменно переспросил польский пограничник, у которого мы спросили направление к цели. — Вольф... А-а! «Вильчи шанец»! Держите курс на Кентшин. Это Мазовше поезерье...

По всем нашим подсчетам, мы должны были добраться до Кентшина, бывшего Растенбурга, часа за три. И, в общем-то, до городка со старинным замком мы добрались, хоть и к вечеру, но довольно быстро. А вот дальше... Мы плутали по узким шоссейкам, обсаженным столетними липами, и час, и два... проклятое место никак не давалось. Указатели «Wilczy szaniec» не попадались. Было почти безлюдно по причине позднего часа, а редкие прохожие, которых нам удавалось встретить, на вопрос о бывшей ставке Гитлера недоуменно пожимали плечами. И мы снова пускались в объезды и разъезды, полагаясь лишь на дорожное счастье и водительское чутье Юрия. Тьма по сторонам стояла кромешная. Польские хутора и местечки таили огни, будто здесь еще не было снято военное затемнение. Призрачный свет апрельского полнолуния делал дорогу и вовсе ирреальной... Потеряв, наконец, всякое терпение, мы решили заночевать в очередном придорожном ельнике, а утром продолжить поиски. Юра приткнул «Москвич» на обочине, и мы вылезли размять затекшие ноги. Раздвинув заросли можжевельника, я вдруг вышел к полотну ржавой рельсовой однопутки, прорезавшей ночной лес, и тут же, в ярком свете полной луны увидел огромные серые глыбы полуразваленного бункера. Мы перешли железную дорогу и вступили на тропу, которая, обогнув руины, привела нас к еще одному мегалитическому сооружению: оно уходило к небу усеченной пирамидой, за ней, в темени старого сосняка открылась другая — облитая серебром ночного светила. В одной из наклонных стен чернел квадратный провал входа...

Да, это было «Вольфшанце» — мертвый город мертвых властителей полумира. В сумраке ночного леса он открывался нам зловеще и таинственно, точно индейские пирамиды в зарослях мексиканской сельвы.

Отсюда, из этого леса, из-под глыб бетонных пирамид, шло управление ходом самой страшной в истории человечества войны, здесь принимались решения о судьбах целых народов, о строительстве новых «лагерей смерти», о создании сверхмощного оружия массового поражения... Сколько конфиденциальных разговоров и телефонных звонков, криков и шепотов вобрала в себя толщь этих стен?! Это был бетонный слепок, снятый, словно посмертная гипсовая маска, с лица гитлеризма.