Вокруг Света 1996 №09

Осенью этого же года мы с Юрием снова собрались в дальнюю поездку. На сей раз конечным пунктом маршрута был выбран Франкфурт-на-Майне. И главной целью была встреча с архитектором «Вольфшанце» господином Ренцом.

Добравшись после многодневных дорожных приключений до Франкфурта, не чуя под собой ни ног, ни колес, я первым делом набрал номер многообещающего телефона и впопыхах совершил грубую тактическую ошибку: сообщил осторожному мужскому голосу, что мне нужен главный строитель, архитектор «Волчьего логова», — от волнения я забывал английские слова (разговор шел именно на этом воистину международном языке) — что я приехал из Москвы, хочу встретиться... Только по великому чуду, везению или чему там еще мой собеседник — а им оказался старший сын архитектора — не положил сразу трубку. «Вы ошиблись, — сказал он, — мой отец никогда не строил «Вольфшанце», — а затем с чисто немецкой педантичностью стал выяснять, кто я, почему звоню именно им и кто вообще дал мне этот телефон. Только эти настороженные расспросы и оставляли мне надежду. В свою очередь, я спросил моего телефонного собеседника, кто он по профессии, и услышал: ориенталист, то есть востоковед. Я радостно закричал, что это несбывшаяся мечта моей жизни и что в молодые годы мне довелось возглавлять университетскую этнографическую экспедицию, обследовавшую ламаистские дацаны в Бурятии... Возможно, именно это, последнее сообщение все и решило. Как потом выяснилось, «архитектор «Вольфшанце» оказался наполовину (по матери) бурятом. Я получил приглашение на встречу.

Несмотря на то, что оба Ренца, отец и сын, жили в суперсовременном городе, финансовой столице Европы, подпиравшей небо своими стеклянными небоскребами, особнячок их был обрамлен садом-палисадником и на лужайке перед крыльцом нашлось место каменному тибетскому охранному божку, означавшему, что дом и в самом деле принадлежит профессиональному востоковеду.

Макс Ренц, немолодой, полный господин, с очень сглаженными азиатскими чертами лица, принял меня в кабинете.

— Чай, кофе?

В шутку я попросил зеленого чая, и хозяин, усмехнувшись, принес на подносе с драконами две китайские пиалы с прозрачными «рисинками» в фарфоровых стенках и фарфоровый чайник с великолепно заваренной «зеленой ветвью». Я опускаю все наши предварительные разговоры вокруг да около, экзаменующие меня и на предмет Востока (Макс специализировался в области центральноазиатских культур) и на принадлежность мою к «российским спецслужбам». Это подозрение читалось в глазах моего собеседника на протяжении всей встречи. Я теперь усвоил, что расспросы о жизни до 1945 года для немцев столь же болезнены, как и для нас в свое время ответы на зловещий анкетный вопрос — «Чем занимались вы и ваши родственники до 1917 года?»

— Мой отец очень стар, ему за восемьдесят, — предупредил Макс, — и он, к сожалению, не сможет принять участие в нашей беседе. Откуда вы взяли, что он строил «Вольфшанце»?

Я рассказал о весеннем наезде в «Волчье логово», о встречах с польскими краеведами.

— Мой отец никогда ничего не строил. Он геодезист. Составлял планы, карты. И в «Вольфшанце» побывал всего один раз в жизни, и то после войны, как обычный турист. Хотя жизнь прожил не совсем обычную. Его отец, мой дед, автомеханик по профессии, принимал участие в знаменитом авторалли Пекин — Париж. Это было в 1907 году... Трасса проходила через пустыню Гоби, Бурятию, русскую Сибирь, европейскую Россию. В Кяхте дед, молодой механик, увидел девушку редкой восточной красоты. После гонок он вернулся в Россию, в Кяхту, нашел эту девушку, ее звали Эржен, по-бурятски «Перламутр», женился на ней и увез в Германию... может быть, поэтому я и стал востоковедом, — улыбнулся Макс, и настороженность его на минуту исчезла. — Вообще-то, это была мечта отца. Но жизнь заставила его стать инженером, геодезистом... Правда, ему удалось побывать в Тибете... Но это всего лишь эпизод...

Вот и все, что мне удалось узнать в первую встречу. Надобность во второй сама собой отпадала. Ошибся польский историк, копатель архивов... И все же для очистки совести я решил еще раз попытать счастья. В настороженности Макса Ренца, в недоговоренности его обтекаемых фраз таилось нечто такое, что подпитывало надежду...

То ли на сей раз старик и в самом деле чувствовал себя лучше, то ли сын его убедился в моей непричастности к «спецслужбам», но зеленый чай в кабинете Макса мы уже пили втроем. 85-летний Отто Ренц, полунемец-полубурят, походил на весьма постаревшего Льва Гумилева. Он вышел в вельветовом халате малинового цвета, который я про себя сразу же назвал «дамским».