В назначенный день и час я, офицер строительной армии Тодта, чином равный лейтенанту вермахта, с большим волнением приблизился к воротам кумирни во Фронау, украшенным каменными слонами. У ворот эсэсовский офицер проверил мои документы и пропустил в сад. Перед входом в храм мне еще раз пришлось удостоверить свою личность. Наконец бритоголовый служка в желтом хитоне провел меня в комнату для почетных гостей. Я ожидал увидеть Гитлера, но против Гуру сидел в наброшенной поверх черного мундира оранжевой мантии Гиммлер. Гуру кивнул мне и предложил сесть, я продолжал стоять, пока рейхсфюрер СС не повторил приглашение хозяина дома. Мне поднесли чай, и я сидел почти рядом с Гиммлером. Разговор был недолгим. Рейхсфюрер СС спросил, готов ли я выполнить ответственное задание. Вместо ответа я вскочил и вытянулся...
Мне предлагалось — я ушам своим не поверил — отправиться на Тибет и там произвести геодезическую съемку — снять план одного объекта. Что за «объект», я должен был узнать на месте.
На другой день я проходил специнструктаж. Меня предупредили, что Тибет наводнен английскими агентами, все важные дороги контролируют английские патрули. Никто не должен быть знать, что я немец и геодезист. Здесь меня выручала моя восточная внешность. Объясняться в пути я должен был по-английски. Специально для меня фирма «Цейсе» изготовила портативный теодолит, который легко разбирался на отдельные части, причем оптический визир вставлялся в старинную подзорную трубу; в силу своей допотопности она не могла вызывать никаких подозрений. Столь же искусно маскировалась и тренога; она собиралась из двух костылей и трости. По документам я числился гражданином Манчжоу-Го и направлялся в глубинные районы как коммивояжер одной из харбинских фирм. Но самый главный документ, своего рода охранную грамоту, выдал мне мой Гуру. Это была довольно обширная записка с вертикальными строчками старотибетской вязи. Я не знал ее содержания, но догадывался, что это послание адресовано духовным тибетским властям, на которые я, по заверениям моего учителя, вполне мог рассчитывать в трудные моменты путешествия. Записку, сложенную в шесть раз, Гуру спрятал в небольшое серебряное гау (нечто вроде медальона для хранения охранного амулета) и повесил мне на шею со словами охранной мантры.
Ранним апрельским утром 1940 года тяжелый пассажирский самолет «Дорнье» поднялся с берлинского военного аэродрома. В салоне сидели еще несколько человек, но они летели по своим делам, а я — по своим. Впрочем, даже если бы они стали меня расспрашивать о моей миссии, я ничего не смог бы толком им рассказать. Но сердце ликовало: наконец-то мне выпало нечто стоящее, достойное настоящего мужчины! Мне было тридцать лет, и я готов был к любым превратностям судьбы. Чтобы там ни было, но я увижу эту самую таинственную, самую загадочную на земле страну...
Первая посадка была под Москвой. Мои спутники вышли, самолет заправили, и «Дорнье» взял курс на юго-запад. Затем мы садились в Омске и Хабаровске. Наконец, последняя посадка в Харбине... У самолета меня встретил японский офицер в европейском платье. Он отвез меня в туземную гостиницу в Старом городе. Там я познакомился со своим проводником тибетцем Дагма. Трудно сказать, сколько ему было лет и кто он был по профессии, но он довольно хорошо говорил по-английски и даже знал несколько немецких фраз. В Харбине мы провели два дня, знакомясь друг с другом и закупая все необходимое для нашей будущей экспедиции. В основном это были подарки, как я понял, для должностных лиц тибетской администрации. Кажется, мы нашли общий язык с Дагмой и понимали друг друга, если не с полуслова, то с полуфразы. На третий день все тот же японский офицер отвез нас на свой машине на аэродром, и легкий двухмоторный самолет японского производства с опознавательными знаками Манчжоу-Го вылетел в юго-западном направлении. Пока мы летели, Дагма внимательно изучил записку моего Гуру. Только от него я узнал, что целью нашего путешествия должен быть высокогорный монастырь, чье сложное тибетское название сводилось к двум простым словам — «Хранимый небом». На вопрос, где он находится, Дагма беспечно показывал рукой высоко вверх и говорил, что это выше того неба, по которому мы летим. Я с удивлением узнал, что у него нет никакой карты, и это ничуть его не заботило. В конце концов я понял, что мой проводник старается не обременять меня лишней информацией и прекратил все расспросы, положившись на волю тибетских богов...