Вокруг света с десятью су в кармане

– У него благородное сердце, и он мой друг, вот и все.

– А! – ответила индианка, бросая на свою спутницу взгляд, по-видимому, смутивший ее.

Затем обе женщины замолкли. Индейцы говорят мало. Мисс Оретт задумалась, спрашивая себя, не права ли была наивная Илоэ.

Во всяком случае, если она и привязалась к своему спутнику, чувство это было еще совершенно бессознательно. Ее возмущала мысль, что ее расположение к Лавареду могло вызвать дурные предположения.

В эту минуту Рамон нагнулся к какому-то растению и сорвал его: затем передал его жене, которая все бережно спрятала. Лаваред спросил, что это значит.

– Это гуако, – отвечал индеец, – растение, излечивающее от укуса коралловой змеи.

– Это хорошенькая змейка, похожая на женский браслет?

– Да, она в самом деле хороша, эта змейка красного цвета, с золотыми и бархатными кольцами, и действительно мала, так как длина ее не превышает двадцати – двадцати пяти сантиметров, но ее укус причиняет мгновенную смерть.

– Брр… – сказал Арман. – И ты можешь предохранить нас от этого?

– Да, при помощи этого растения. Создатель, посылающий опасности, дает и средство спастись от них.

– Это верно.

Сэр Мирлитон, слушавший молча, начал осторожно ходить, смотря на землю.

– Что ты делаешь? – спросил, улыбаясь, индеец.

– Смотрю, нет ли маленьких змей.

– Вот что! Тогда не гляди под ноги… Надо смотреть вверх.

– Как так? – воскликнул он.

– Да, эти змеи обвивают концы веток и свешиваются до земли. Ты легко можешь принять их за цветы.

Проверить эти слова на опыте было легко. По дороге был лес: там росли conocaste – род красного дерева низшего сорта, madera-negra, называемая матерью какао, потому что под ее тенью растет какао, часто попадалось дерево chapulastapa – коричневое дерево, считающееся самым красивым в этой стране. На конце ветки, под которой проезжала карета, вдруг задвигалась красная точка. Рамон взял гибкую палочку и одним ударом сшиб змею, разрубленную пополам. При этом распространился сильный запах дикого миндаля.

– Синильная кислота, – заметил Арман.

Змея упала на кусты. Сэр Мирлитон, по просьбе дочери, хотел ее взять, чтобы сохранить как воспоминание, но быстро отдернул руку, закричав от боли.

– Разве змея еще жива? – спросил Лаваред.

– Нет, – ответил индеец, – но куст, на который упала змея, chichicaste, и твой друг укололся… Возьми змею и дай твоей дочери.

– Но ты не укололся?

– Нужно только задержать дыхание, чтобы безнаказанно дотронуться до куста.

Хотя Арман знал многое, но этого он не знал.

– Сведения приобретаешь, путешествуя, – сказал он, улыбаясь, сэру Мирлитону, приложившему на больное место лист quita-calzones, который ему дал Рамон.

Больше не было приключений. Картина изменилась.

Не было величественных тропических растений, ярких цветов, странной формы плодов, но появилась густая трава, называемая para, доставляющая особый корм, хороший и питательный. Это изменение указывало на соседство гасиенд и ранчо – хуторских участков, владетелей которых называют испанцами, какой бы они ни были национальности.

Для индейца, особенно для бедного, каждый гражданин «испанец» имеет право на почтительный поклон, почти коленопреклонение, сопровождаемое словами: «Ваша светлость».

Это вступление в разговор относится к давнему времени, к периоду завоевания.

Лаваред очень удивился, увидев недалеко от дороги оленя, похожего на своих собратьев, находящихся в лесу Фонтенбло. Животное покинуло дикий лес саванн, чтобы пастись на густой траве. Но ему не повезло. Рамон убил его и таким образом с лепешками, приготовленными Илоэ, обеспечил провиант маленького каравана.

Час спустя новое удивление ожидало нашего друга. Он увидел бедняка, который серьезно складывал большие камни один на другой.

– Что ты делаешь, Хозе? – спросил он.

Все индейцы отвечают на имя Хозе, как все индианки – на имя Мария. Это наблюдается всюду – от Мексики до Южной Америки.

– Вы видите, ваша светлость. Я строю «столб верности». Лаваред слушал с удивлением. Рамон должен был объяснить ему это:

– Индеец, покидая дом, собирает не более не менее как двадцать два камня и складывает их один на другой. Если при его возвращении он найдет столб в прежнем виде – значит, жена не переставала думать о нем.

Несмотря на свою природную серьезность, Мирлитон не мог удержаться от улыбки.

– Но разве ветер, дождь, гроза не могут поколебать этой легкой постройки?

Бедняк индеец взглянул на европейца.

– Разумеется, – сказал он, – но все-таки нужно, чтобы святой Эскипулас это позволил.

Снова потребовалось объяснение.

– Этот чудотворец, – сказал Рамон, – Христос негров, живший в Гватемале. Он перенес все земные страдания, даже ненависть жены. Но так как он был беден и любил индейцев – своих ближних, то сотворил это чудо для своих друзей в саваннах.

Эта легенда была рассказана совершенно серьезно, без восторженности, как самая обыкновенная вещь, но с такой верой, что Лаваред не решился выразить сомнение из боязни огорчить друга.

К вечеру снова вошли в саванны, Арман не захотел останавливаться в селах, населенных потомками прежних завоевателей. Там нужны были деньги, чтобы платить за ночлег.